Женщина средних лет с густо усыпанным рисовой пудрой лицом сказала:
— Теперь вы убедились в том, что я не лгала.
— Да, девочка очень красива. Я готов выслушать ваши условия.
Ши сделала Тао знак, и та, поклонившись, вышла. Мужчина не сводил с нее взгляда, пока она не скрылась из виду.
Ши заерзала на месте.
— Она слишком молода, ее бутон еще раскрылся, его не окропила первая роса. Я буду спокойна за нее, если она покинет дом, скажем, через три года, а пока я могла бы дать обещание не показывать ее другим людям.
— Я могу быть в этом уверен?
— Конечно, господин! К тому же за три года она способна научиться ухаживать за собой, играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Разумеется, это потребует расходов…
— Я все оплачу взамен на бумагу, которую подпишет ваш муж.
— Хорошо, господин, как вам будет угодно. А теперь давайте поговорим о цене.
Вот уже несколько месяцев Ши направо и налево расхваливала прелести своей племянницы и заставляла мужа делать то же самое. Как и прежде, Цзин старался ни во что не вмешиваться, но когда жена отыскала богатого человека, который жаждал взять Тао в наложницы, и подсунула мужу бумагу с обозначенной в ней кругленькой суммой, он сразу согласился ее подписать. В конце концов, что в этом плохого? Пусть мужчина, положивший глаз на Тао, не собирался вступать в законный брак, девчонка будет неплохо пристроена и, возможно, даже счастлива.
Когда речь идет о хлебе насущном, таким сиротам, как Тао, не приходится выбирать. К тому же, воспитывая ее, они понесли реальные убытки, даже если не вспоминать о тех тратах, какие повлекло за собой позорное бегство ее старшей сестры!
От Мэй не было ни слуху, ни духу, и Ши злорадно утверждала, что та давным-давно продана в публичный дом!
Похоже, Лин-Лин думала то же самое.
— Как-никак тебя ждет лучшая участь, — сказала она Тао.
— Мне не понравился этот мужчина, он слишком взрослый, он смотрел на меня взглядом, которого я не могла понять! — нервно произнесла девочка.
Голос кухарки звучал успокаивающе:
— Зато в ближайшие три года можешь ни о чем не думать. Тётка наверняка будет ласкова с тобой. Научишься играть на кунхоу или на цитре; разбираться в нарядах. К тому же за это время много чего может произойти. Вдруг этот человек передумает?
— Тогда он заставит Ши вернуть за меня деньги, как Лю Фэнь потребовал оплатить все расходы, связанные с Мэй!
Лин-Лин сокрушенно покачала головой.
— Никогда ее не пойму! Пусть Лю Фэнь был стар, но он наверняка хорошо относился бы к Мэй. Чем лучше какой-то красивый, но ненадежный парень!
Девочка сидела, положив подбородок на сплетенные пальцы, и в выражении ее лица не было ничего детского. Когда Тао была в настроении, ее взгляд и улыбку хотелось забрать с собой. Однако если она печалилась или гневалась, казалось, горизонт застилали сплошные тучи.
— Чем отличается жена от наложницы?
Лин-Лин с трудом подавила вздох.
— У жены мало прав, а у наложницы их и вовсе нет. Она считай что вещь. Ей приходится много потрудиться, чтобы завоевать милость господина. Жене достаточно родить наследника, а от наложницы ждут другого.
— Я не хочу быть ничьей вещью, — сказала Тао. — Не желаю никому угождать! — И пригрозила: — Я сбегу!
— Куда?! — всполошилась Лин-Лин. — Твоя сестра умела хотя бы что-то делать, а ты?! Потом ты слишком красива: ловцы живого товара набросятся на тебя, как голодные хищники!
— Почему Мэй не брала меня с собой в мастерскую! Зачем не научила разматывать шелковые нити, почему не позволяла работать?! — Тао почти кричала.
— Она заботилась о тебе, — пробормотала кухарка.
— Чтобы потом бросить на произвол судьбы.
Тао поднялась в свою комнату, опустилась на ложе и принялась смотреть в потолок. Девочка не понимала, кто она в этом мире. Ей торговали, как куклой, а она была не в силах этому помешать. Ей не бинтовали ноги, и все равно она не могла никуда убежать, а все потому, что у нее была скована воля. Подобно Ин-эр, она превратилась в дерево, которое захотят, срубят, пожелают — сохранят. Но ее мать была мертвой, а она — живой, и ей не хотелось, чтобы кто-то рисовал ее жизнь, как иероглиф, потому что иероглиф, начертанный чужой рукой, может оказаться несчастливым.
И все это из-за Мэй, нарушившей клятву, которую ее никто не заставлял давать: «Тебя я знаю с рождения, мы с тобой одной крови, нас связывает настоящая любовь. Все остальные люди для меня чужие».
Тао сама не заметила, как на смену решению не прощать пришло желание отомстить.
Глава 9
Нереальные, зыбкие, обжигавшие болью мечты исчезли, растворились, как утренний туман. Осталось лишь обнаженное, яркое, не приснившееся счастье.
Куну повезло: ему удалось поступить на службу к князю Арваю, земли которого были куда меньше владений Юйтана и располагались вдали от побережья, в затерянной между гор небольшой провинции близ озера Дун-тинху.
Командиром Куна был Дай-ан, проницательный и справедливый человек. Ему сразу понравился рассудительный, хорошо воспитанный юноша, и он взял его в свой отряд, не требуя рекомендаций, не расспрашивая о прошлом, и быстро убедился в том, что не ошибся. Кун никогда не опаздывал на службу, был исполнителен и искусен. Он не участвовал в загулах и попойках, как другие молодые воины, а все свободное время проводил с красавицей-женой.
Кун и Мэй поселились в маленьком домике с цветной бумагой на окнах, свитком в простенке и очень простой обстановкой: циновки, столик, три деревянных сиденья.
Мэй была в полном восторге: впервые жизни у нее был собственный дом! А Кун вспоминал покои Юйтана Янчу. Чего стоила одна лишь обтянутая красным атласом двенадцатистворчатая ширма! А покрытая черным лаком и инкрустированная золотом кровать, а коричневато-желтые, как янтарь, сиденья из дерева хуали!
Но там не было Мэй, наивной, восторженной, заботливой и любящей. Когда она впервые поставила перед ним блюдо с покрытой золотистой корочкой, политой густым сладким бобовым соусом и приправленной острым луком уткой, он был приятно удивлен, а, попробовав, искренне изумился:
— Где ты научилась так хорошо готовить?!
— У Лин-Лин. Она посвятила свою жизнь кухне.
Кун поднял на жену сияющие глаза.
— Я не хочу, чтобы ты посвящала свою жизнь кухне!
Мэй улыбнулась.
— Я посвящу ее тебе.
— Нет, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее руки, — я этого не заслуживаю.
Мэй смутилась. Она еще не привыкла к тому, что Кун открыто и искренне выражает свою любовь: это не было принято в китайских, да и в маньчжурских семьях.
