Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
«Buenos dias! Si, como no?»[11]
А самое главное, они готовы стричь лужайки за умеренную плату. Некоторые хозяйки решительно обращаются в китайские прачечные. И хотя теперь матери семейств получают белье, отглаженное далеко не лучшим образом, а живые изгороди в садах выглядят порой довольно неухоженными, они не обращают на это внимания, потому что есть дела поважнее. Они заняты поисками пропавшего мальчика Генри, которого в последний раз видели, когда он ходил по бревну на опушке леса («Он пошел искать японцев», — говорят его приятели). Всех беспокоит судьба семерых солдат, наших земляков, взятых в плен в сражении при Коррехидоре. Многим не дает покоя и лекция, которую после ежегодного торжественного обеда в Клубе милосердных матерей читает доктор Рауль Ашендорф, бежавший из нацистской Германии. Она называется «Гитлер — современный Наполеон?», и желающих послушать ее так много, что некоторым приходится стоять.
Война продолжается, и люди все реже выходят из дома. Сейчас не до поездок. Тем более бензин продается по карточкам. На заросших сорняками участках земли разбивают огороды. Тушеные бобы готовят так часто, что дети уже смотреть на них не могут. «Не капризничай», — говорят им матери. А безжалостные отцы снимают с деревьев качели, чтобы отнести в скупку проволоку, которой они были прикручены. Местному Комитету помощи китайцам удается собрать десять тысяч долларов, и мэр лично посылает мадам Чан Кайшэк телеграмму, в которой сообщает эту радостную новость. Помощник пастора уже несколько ночей спит на диване в гостиной. Некоторые из наших детей хотят написать своим японским друзьям, но не могут придумать, о чем им рассказать. У других не хватает мужества сообщить плохие известия.
«За твоей партой сидит теперь другой мальчик. Вчера твоя собака попала под машину».
Девочку из Северного Фремонта строго отчитал почтальон — по его мнению, переписываться с японцами в военное время могут только предатели.
В дома японцев начинают въезжать новые жильцы. Оки и арки, которые приехали сюда в поисках работы. Разорившиеся фермеры из Озаркса. Прибывшие с юга негры, жалкие пожитки которых поместились в несколько грязных узелков. Бродяги и переселенцы. Словом, всякий сброд. Люди, от которых лучше держаться подальше.
«Некоторые не умеют ни читать, ни писать».
Они работают на военных заводах по десять, а то и по пятнадцать часов в день. Живут по три-четыре семьи в одном доме. Стирают белье во дворах, в жестяных корытах. Позволяют детям бегать без присмотра. По выходным до позднего вечера сидят на скамейках у дверей, курят и выпивают. А нам остается лишь сожалеть о прежних соседях — тихих и спокойных японцах.
В конце лета до нас начинают долетать первые слухи о поездах. Люди говорят, что эти поезда очень старые. Чудом уцелевшие реликвии минувших эпох. Паровозы с угольными топками. Их стены проржавели насквозь, вагоны освещаются допотопными керосиновыми лампами. На крышах лежит толстый слой грязи и птичьего помета. Окна почернели от копоти. Поезда переезжают из города в город, но нигде не делают остановки. Они никогда не гудят. Отправляются в путь только в сумерках.
«Поезда-призраки».
Так говорят те, кому удалось их увидеть. Кое-кто разглядел, как эти поезда поднимаются все выше, пробиваясь сквозь узкие горные ущелья Сьерра-Невады: Алтамонт, Сискийу, Шаста, Техачапи. Кто-то наблюдал, как они направляются к западному краю Скалистых гор. Табельщик на станции в Траки видел, как в окне такого поезда поднялась занавеска и мелькнуло женское лицо.
«Японка».
Правда, все произошло так быстро, что он ничего не может утверждать с уверенностью. Поезд прибыл на станцию не по расписанию. Женщина выглядела усталой. У нее было маленькое круглое лицо и короткие черные волосы. Неужели это одна из наших японок, спрашиваем мы себя. Может быть, жена хозяина прачечной Ито. Или пожилая женщина, которая по выходным продавала цветы на углу Эдвард-стрит и Стейт-стрит.
«Мы называли ее цветочной леди».
Или еще кто-то, с кем мы множество раз сталкивались на улице, не замечая.
Осенью никто не устраивает буддийский праздник урожая на Главной улице. Праздника хризантем в этом году тоже не было. Не будет и парада бумажных фонарей в сумерках. Дети в кимоно с длинными развевающимися рукавами больше не будут до темноты петь и плясать под сумасшедшую барабанную дробь. Потому что японцев в городе больше нет. «Сначала мы о них тревожились, потом за них молились, а после начали забывать», — говорит пожилой мужчина, пенсионер, он больше десяти лет жил по соседству с семьей Огата. Когда он чувствует себя одиноким, идет в ближайший парк и садится на скамью. «Я слушаю пение птиц до тех пор, пока мне не становится лучше, — говорит он. — А потом возвращаюсь домой». Иногда он по нескольку дней не вспоминает о японцах. Но иногда ему кажется, что он увидел на улице знакомое лицо. «Это же миссис Хисикава из бакалейного магазина, только почему она не машет рукой мне в ответ?» Иногда до него доходят какие-то новости.
«В саду семьи Коянаги под сливовым деревом нашли несколько винтовок. В Окленде, в одном из домов, где жили японцы, обнаружена эмблема общества „Черный дракон“».
А иногда старик слышит за спиной чьи-то шаги, оборачивается, а на тротуаре никого нет. И тогда он отчетливо осознает: японцы исчезли из нашего города и мы не представляем, где они сейчас.
К первым заморозкам лица японцев начинают бледнеть и расплываться в нашей памяти. Их имена ускользают от нас.
«Никак не могу вспомнить, как его звали — мистер Като или мистер Сато?»
Мы больше не получаем от них писем. Наши дети, которые так отчаянно по ним скучали, больше не спрашивают, где они и когда вернутся. Малыши вообще их едва помнят. «Мне кажется, однажды я видел японца», — говорят они. Или спрашивают: «У всех японцев черные волосы, правда?» Вскоре мы замечаем, что все чаще говорим о них в прошедшем времени. Днем почти не вспоминаем, но по ночам они, нежданные и незваные, приходят к нам во сне.
«Мне снился сын нашего садовника, Эллиот. Сказал, чтобы я не беспокоилась. Что у них все хорошо. Еды достаточно, и они каждый день играют в бейсбол».
А утром, когда мы просыпаемся, мысли о японцах улетучиваются.
Проходит год, и последние следы японцев исчезают из нашего города. На окнах домов сверкают золотые звезды. Красивые молодые вдовы, потерявшие мужей на войне, катят коляски по дорожкам парка. Хозяева выгуливают собак на тенистых дорожках у водохранилища. В центре города, на Главной улице, цветут нарциссы. В новом кафе «Королевские отбивные» полно рабочих с корабельного завода, у которых сейчас перерыв на ланч. Солдаты, приехавшие домой на побывку, разгуливают по улицам, и номера в отеле «Парадиз» никогда не пустуют. Цветочный магазин, прежде принадлежавший японцу по фамилии Кэй, стал парфюмерным и принадлежит мистеру Фоли. Бакалейный магазин Харады не изменился, разве что у него теперь новый хозяин — китаец Вон. Всякий раз, проходя мимо его витрин, мы воображаем, что мистер Харада по-прежнему стоит за прилавком. Но он покинул наш город так же, как и другие японцы. Мы редко вспоминаем о них, точнее, не вспоминаем вовсе. Время от времени до нас долетают слухи из того мира, что лежит по другую сторону гор. Говорят, в пустынях Невады и Юты выросли целые японские города. А в Айдахо японцев сгоняют в поля собирать сахарную свеклу. Вроде бы в Вайоминге видели японских детишек, которые в сумерках вышли из леса, дрожа от холода и голода. Но все эти слухи, скорее всего, далеки от истины. Мы твердо знаем лишь одно: японцы исчезли и пребывают неведомо где, а в этом мире мы вряд ли встретимся вновь.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
