— Конечно, миссис Фрэнклин.
Сиделка Кравен нисколько не возмутилась, вела себяпрофессионально и сдержанно. Она вышла из комнаты.
— Да, Билл, пожалуйста, идите, я ужасно устала, — сказаламиссис Фрэнклин.
Бойд Каррингтон был очень встревожен.
— О, Барбара, я как-то не подумал, что это такая нагрузкадля вас. Я так виноват. Я — набитый дурак. Вам не следовало переутомляться.
Миссис Фрэнклин одарила его ангельской улыбкой мученика.
— Я не хочу ничего говорить. Я ненавижу быть усталой.
В некотором замешательстве мы оба вышли из комнаты, оставивженщин одних.
— Какой я дурак! — сокрушенно воскликнул Бойд Каррингтон. —Барбара выглядела такой весёлой и живой, поэтому я совершенно забыл, что ейнельзя переутомляться.
— О, я думаю, — заметил я, — она отдохнёт и завтра всё будетв порядке.
Мы спустились вниз. Я колебался, идти к себе или к Пуаро,который меня ждал. Впервые за всё время мне не хотелось идти к нему. Я был такзанят своими мыслями, что мне было ни до чего.
Я медленно шёл по коридору.
Из комнаты Аллертона раздались голоса. Не думаю, что ясознательно хотел подслушать, хотя и остановился на минуту около дверей егокомнаты. Дверь вдруг открылась, и вышла моя дочь Джудит.
Она замерла, увидев меня. Я схватил её за руку, и потащил всвою комнату. Я был ужасно зол.
— Зачем ты заходила в его комнату?
Она посмотрела мне прямо в глаза. В ней не чувствовалосьраздражения, только холодность. Несколько секунд она молчала.
Я опять схватил её за руку.
— Я не потерплю этого, говорю тебе. Ты не понимаешь, чтоделаешь.
— Я думаю, у тебя пошлый склад ума, — язвительно произнеслаона.
— Как сказать. Ваше поколение любит унижать нас, но у нас,по крайней мере, были определённые принципы.
Пойми, Джудит, я запрещаю тебе иметь какие — либо дела сэтим человеком.
Она пристально посмотрела на меня и спокойно произнесла:
— Понимаю. Так вот в чём дело.
— Ты любишь его?
— Да.
— Ты не знаешь, что это за человек. Не знаешь! Затем слово вслово я передал ей всё, что услышал об Аллертоне.
— Теперь ты понимаешь, — сказал я, — что это подлоеживотное.
Казалось, её не тронул мой рассказ. Она презрительноусмехнулась.
— Уверяю тебя, никогда не считала его святым.
— Разве это не имеет для тебя никакого значения? Джудит, тыне можешь быть такой испорченной.
— Называй это как хочешь.
— Джудит, ты не.., ты не…
Я не мог произнести этих слов. Она вырвала свою руку.
— Послушай, отец. Я делаю то, что считаю нужным. Незапугивай меня. Не нужно проповедей. Ты не сможешь остановить меня.
В следующий момент она выбежала из комнаты.
Ноги мои дрожали. Я опустился на стул. Всё было хуже,гораздо хуже, чем я предполагал. Мне не к кому было обратиться за помощью. Еёматери, единственного человека, который мог бы помочь, уже не было в живых.Теперь всё зависело от меня.
Не думаю, что я когда — либо страдал так сильно, как в теминуты…
4
Наконец я заставил себя подняться, умылся, побрился,переоделся и спустился к обеду. Вёл я себя, как мне кажется, обычно. Никто,по-моему, ничего не заметил.
Джудит бросала на меня странные взгляды. «Она, должно быть,смущена», — подумал я.
С каждой минутой я чувствовал себя всё более и болеерешительным.
Единственное, чего мне не хватало — храбрости исообразительности.
После обеда мы вышли в сад, посмотрели на небо, посетовали одухоте и пришли к выводу, что будет гроза. Краем глаза я заметил, что Джудитскрылась за углом дома. Вскоре в том же направлении поспешил Аллертон.
Поспешно закончив разговор с Бондом Каррингтоном, я двинулсявслед за ними. Нортон, как мне кажется, пытался остановить меня. Он взял меняпод руку и предложил прогуляться к розарию. Я не обратил на это никакоговнимания. Вместе со мной он завернул за угол.
Да, они были там. Я видел, как Аллертон наклонился к Джудит,обнял её и поцеловал в губы. Затем они резко отпрянули друг от друга.
Я сделал шаг вперёд. Нортон силой удержал меня и затащил заугол.
— Послушайте, вам не следует… — начал он.
— Следует, — прервал я его. — И я это сделаю.
— В этом нет смысла. Это всё очень неприятно, но всё равновы не сможете ничего сделать.
Я молчал, и Нортон продолжал:
— Я понимаю, насколько это неприятно, как это бесит, ноединственное, что вы можете сделать, — это признать свое поражение. Признатьего, понимаете!
Я не возражал ему, ждал, пока он закончит. Затем твёрдымшагом вновь завернул за угол дома.
Они уже исчезли, но я смутно догадывался, что они в летнемдомике, который был скрыт кустами сирени. Я двинулся в том направлении. Нортон,как мне кажется, был всё ещё со мной, но я в этом не уверен. Подойдя поближе, яуслышал голоса и остановился. Я разобрал слова Аллертона:
— Ну, тогда, моя дорогая девочка, всё утрясено. Не надобольше возражать. Ты завтра поедешь в город. Я скажу, что собираюсь пару днейпровести с приятелем в Ипсвиче. Ты позвонишь из Лондона и скажешь, чтозадерживаешься. Кто узнает о встрече в моей квартире? Ты не пожалеешь об этом,обещаю тебе.
Я почувствовал, что Нортон дёргает меня за рукав. Яповернулся и увидел его встревоженное лицо. Он потащил меня к дому. Япритворился, что уступаю ему, так как точно знал в ту минуту, что собираюсь сделать…
— Не беспокойтесь, старина, — сказал я ему. — Всё напрасно.Нельзя контролировать жизнь своих детей. Я упустил своё время.
Как ни странно, он вздохнул с облегчением.
Вскоре я заявил, что у меня головная боль и я собираюсь ранолечь спать. Он даже не подозревал, что я собираюсь сделать на самом деле.
5
На мгновение я остановился в коридоре, осмотрелся. Вокругникого не было. Царила полнейшая тишина. Нортона я оставил внизу. Элизабет Коулиграла в бридж. Кёртисс, как мне было известно, ужинал внизу. Коридор был вмоём полном распоряжении.
