Гольцов бегло пробежал глазами текст, сначала проглотив информацию целиком. Потом разделил ее на части и уже вник более основательно, в деталях.
— Дело серьезное, — ответил он.
Пистолеты ГШ-188 были идеальным оружием для террористов, хотя изначально предназначались для российских силовых структур. Гольцов знал офицеров спецназа в Чечне, испытывавших эти «игрушки» в деле.
— Хорошая вещь, — объяснял тогда бородатый, как Дед Мороз, гэрэушник с медвежьей фигурой. — В обойме восемнадцать патронов. С пятнадцати метров пробивает бронежилет.
Офицер достал пистолет из кобуры и повертел в руках.
— Предохранитель на спусковом крючке, — продолжал он, двигая пальцем спусковой крючок вправо-влево. — Удобно. В ближнем бою все решают доли секунды. Но пистолет нельзя постоянно носить со снятым предохранителем. На ПМ предохранитель сбоку, пока его снимешь, тебя могут десять раз убить. А тут достал и сразу — бах, бах.
Он несколько раз дернул рукой, имитируя отдачу пистолета.
— Хотя отдачи никакой нет, — произнес офицер. — Песня, а не пистолет. Потрогай, изготовлен из термопластика. Зимой можно стрелять без перчаток.
— Наверное, и металлодетекторы в аэропорту не почувствуют? — спросил Гольцов.
— Чего не знаю, того не знаю, — ответил спецназовец. — Но если встречу конструктора, обязательно бутылку ему поставлю.
По идее, пистолеты должны были заменить дедушку ПМ в кобурах армейских, фээсбэшных, эмвэдэшных и прочих российских офицеров. Соответствующее решение давно было принято. Но денег, как водится, не было. А у террористов — были.
— Займись этим, — приказал Полонский.
Что такое «займись» и что из этого выйдет, Гольцов хорошо себе представлял. Он разошлет запросы в МВД, ФСБ, СВР. Оттуда бумажки разойдутся по исполнителям, занятым подготовкой к встрече Нового года. Поэтому те постараются как можно быстрее отфутболить документы.
Осколки немецкого запроса долетят до военной прокуратуры, мелких оперов в системе МВД и ФСБ где-нибудь на земле. Те в свою очередь настрочат какие-нибудь отписки. Возвращаясь обратно, запрос, как снежный ком, обрастет бумагой. Да что толку? Суть ответа в переводе с бюрократического языка будет примерно следующей: «Ничего не видели, ничего не знаем». В лучшем случае некий перспективный начальник отдела возьмет информацию на карандаш, рассчитывая выслужиться. Но и тут все может оказаться впустую.
Учитывая праздники, ответ вернется где-нибудь в конце февраля. «Это система, ничего не поделаешь», — подумал Гольцов, убирая документ в свою папку.
— Кстати, что у тебя по делу Белугина? — спросил Полонский, закуривая сигарету. — Помощь нужна?
— Спасибо, нет.
— Накопали что-нибудь?
— Пока ничего конкретного.
Гольцов решил, что еще рано рассказывать шефу про Ермакова. Доказательств против него почти не было.
Но у Гольцова с Михальским имелся план. В ближайшее время они рассчитывали вывести контр-адмирала на чистую воду.
Глава 7
По заметенной дорожке к храму из красного кирпича прошел человек в кашемировом пальто. Свежий снег хрустел под ногами. Мужчина подошел к черной железной двери и дернул ее. Дверь не поддалась. Он немного потоптался и пошел в обход храма.
Рядом с дверью стоял деревянный вагончик с большими окнами. На картонке за стеклом было написано: «Церковная лавка». Но на двери вагончика висел замок.
«Видимо, у Бога не приемный час», — усмехнулся про себя мужчина, стряхивая с воротника редкие снежинки.
Его волосы и сросшиеся на переносице брови были слегка присыпаны снегом, как белой пудрой. Когда снежинки на теплом лице превращались в капельки воды, он чувствовал легкое покалывание.
Даже если не знаешь, что это контр-адмирал Анатолий Ермаков, по выправке и гордой осанке можно догадаться, что он офицер в довольно высоком звании.
На заднем дворе храма Ермаков увидел мужчину в телогрейке и старушку в пуховом платке, убиравших снег. Из трубы небольшой пристройки валил дым. Рядом лежала куча угля. «Как в хорошей гарнизонной кочегарке», — с теплом подумал он, вспоминал свою армейскую юность.
— Храм не работает? — спросил адмирал в штатском у людей.
— Почему? Работает, — ответила старушка, прислоняя к забору деревянную лопату. — Пойдемте, я открою.
Храм стоял на западной окраине подмосковного городка Пушкино. Через дорогу от него, за строем тополей с оголенными ветками, проносились электрички и дальние поезда, поднимавшие маленькие снежные смерчи.
Ермаков вместе со старушкой закончил круг вокруг храма. Она достала из бокового кармана жилетки-дубленки связку ключей и направилась к вагончику.
— Зачем? — спросил Ермаков.
— Свечки вам продать. Сколько?
— Одну. Самую дорогую. Вот эту, медовую.
За покосившимся забором храма расположился частный сектор. Над старенькими деревянными хибарами и добротными кирпичными домами, жавшимися друг к другу, поднимался дымок.
Черная дверь храма скрипнула, когда дряблая рука старушки открыла замок и дернула за ручку.
В храме Ермакова охватило благоговение. Он поднял голову и посмотрел на высокие расписанные своды. «Спасибо, Господи, что даешь мне силы», — подумал адмирал, ощущая, как теплая волна разливается от груди по всему телу.
— Куда лучше поставить? — обернувшись, спросил он у старушки.
— Вам за здравие или за упокой?
— За здравие.
Он никогда не ставил за упокой.
— За удачу в делах, — добавил Ермаков, поднося к лицу свечку. Приятный медовый запах щекотал нос.
— Вот Николай-угодник. — Старушка показала на серебристую подставку перед иконой.
Ермаков зажег фитиль. Поставил свечку. Перекрестился быстро и мелко, будто боялся, что кто-нибудь заметит. Затем расправил плечи и долго смотрел в мудрые и усталые глаза Николая-угодника.
«Помоги мне все довести до конца, — мысленно разговаривал со святым Ермаков. — Не для себя прошу, для страны. Великое дело мы задумали. Трудное и опасное. Поэтому очень важна твоя поддержка. Если все получится, я займу более серьезное положение. И принесу больше пользы России. Поверь, материальная сторона для меня не главное. Не ради благ я стремлюсь вверх. Не ради них все затеял. Но благодаря финансовому положению я получу больше возможностей… Что-то я не туда зашел». Последней фразой Ермаков напомнил себе, что на небесах тоже не любят многословия.
«Да, чуть не забыл, надо же и поблагодарить, — вспомнил Ермаков. — Спасибо тебе, что помог достичь мне всего, что я достиг. Я верю, ты существуешь. И ты — на моей стороне. Еще раз спасибо».
На самом деле он не очень верил в Бога. Вернее, верил совсем не так, как православный христианин. Анатолий Ермаков считал, что Библию писали люди, пусть даже (что маловероятно) и со слов Господа, это, как подсказывал адмиралу опыт, всегда чревато путаницей. Или выдумками. Но Ермаков верил: что-то такое там, на небе, все-таки есть. И это «что-то» имеет отношение к храму. Потому Ермаков порой и заглядывал в церковь.
