— Ты боишься умереть? — спрашивал он ее иногда. — Это ведь так просто, Стефания! Смотри: небольшое движение пальцем, легкое нажатие на этот вот кусочек железа — и все кончено…
Под взором жены, полным ужаса, Рудольф, с помутившимися глазами, вертел в руках дежурный револьвер… Уже не в первый раз играл он перед ней этим смертельным оружием. Но она, даже если и боялась его, старалась ничего не показывать, чтобы не будить жестокость в этом странном сердце.
— Ты не должен так говорить, — холодно произносила она. — Принц еще менее простого смертного имеет право распоряжаться своей жизнью. Для него долг превыше всего.
— «Долг»! У тебя только это на уме, Стефи! Ты похожа на моего отца, вы с ним чудная парочка: оба погрязли в респектабельности и соблюдении этикета!
— Когда правишь страной, это намного лучше, чем погрязнуть в пьянстве и разврате! — с презрением отвечала молодая женщина.
В тот день Рудольфом овладел ужасный приступ гнева — жена старалась не обращать внимания. Впрочем, в последнее время эти приступы стали усиливаться, принимать устрашающие формы. Эрцгерцог много пил, не спал ночами, разрабатывая вместе с друзьями—журналистами и кузеном, революционно настроенным эрцгерцогом Яном—Сальватором, планы, представлявшие опасность для государства. Эти планы, навеянные чрезмерным великодушием и либерализмом, заслуживали по меньшей мере уважения за вложенное в них чувство человеческой солидарности. Становясь с каждым днем все беспокойнее и испуганнее, полностью утеряв связь с отцом, отупев от работы и от удовольствий и потому заболевший, Рудольф прожигал жизнь, и каждый прожитый день прививал ему все больший вкус к смерти — понять этого мирная Стефания никак не могла. Да и кто посмеет упрекнуть в этом двадцатилетнюю женщину?
Иногда на мрачном небе семейных отношений случались прояснения, как в тот день 1886 года: в сопровождении Филиппа и Луизы Кобургских семейная пара торжественно открывала новый охотничий домик Майерлинг, в окрестностях Вены. В тот день Рудольф весел, раскован, очарователен, каким так умел быть… К несчастью, просветление оказалось недолгим — семья снова стала погружаться в ад; Стефания все чаще старалась из него вырваться, отправляясь в Аббазию. Скандал следовал за скандалом, один яростнее другого, и во время них Рудольф терроризировал принцессу, грозил убить сначала ее, а потом и себя.
Ситуация стала еще хуже в конце 1887 года, когда германская кузина Рудольфа, графиня—интриганка Лариш—Валлерзее, представила принцу шестнадцатилетнюю девушку из семьи, принадлежавшей к мелкопоместному дворянству и породнившейся с богатыми восточными буржуа. Звали ее Мария Ветсера — брюнетка, с огромными голубыми глазами, а Рудольф всегда питал слабость к брюнеткам. Очаровательная, юная и явно влюблена в принца… Не прошло и года, как Мария стала постоянной гостьей апартаментов в Хофбурге, куда Стефания так и не смогла попасть. К ней Рудольф воспылал страстью, но этот каприз не отлучил его, однако, от других любовниц. Среди них — актриса Митци Каспар, с ней он часто проводил ночи.
Жизнь Стефании превратилась в пытку. Мария, светясь от гордости, бесстыдно выставляла напоказ свою победу и нагло бросала вызов эрцгерцогине, когда та встречалась с ней в Опере. В этом ее поддерживала мамаша, женщина крайне честолюбивая и уже видевшая дочку императрицей, несмотря на более чем скромное происхождение, не дававшее ей права даже присутствовать на придворных балах. Но ведь ходили слухи, что Рудольф, отчаявшись иметь наследника мужского пола, попросил Папу Римского расторгнуть его брак.
Год 1888–й заканчивался грустно. После Дня святого Николаса Стефания уехала на несколько дней в Аббазию, надеясь обрести там ускользавшее душевное спокойствие. Однако ей пришлось вернуться в Вену в первых числах января — императрицы опять не было там, ее надо было заменить. Увидев Рудольфа, она пришла в ужас: еще более возбужден и более раздражителен, чем обычно, взгляд как у затравленного зверя… Казалось, им двигала какая—то внутренняя сила, контролировать которую он уже не в состоянии. Все ночи он проводил вне стен дворца.
Двадцать шестого января он заявил жене, что на следующий день намерен ехать на охоту в Майерлинг. Не спрашивая зачем, Стефания попыталась его отговорить: он так бледен, возбужден — явно болен…
— Вот именно! — возразил Рудольф. — Мне так нужен чистый воздух…
Но эти слова не успокоили ее смутную тревогу.
— Очень хотела, чтобы он отказался от этой охоты! — поделилась она с сестрой. — Не знаю почему, но мне страшно…
Эрцгерцогиня и впрямь была очень взволнована и возбуждена: двор полон ужасных слухов. Говорят, Рудольф вызвал сильное недовольство императора — недопустимо сдружился с венгерскими бунтарями… Поговаривают даже о некоем заговоре против императора, а еще — что Рудольф постоянно твердит о смерти…
— Коли ты так боишься, — посоветовала Луиза, — поезжай вместе с ним в Майерлинг…
— Я предложила ему, но он не хочет. Говорит — я слишком глупа и боюсь его огнестрельного оружия.
— Хватит, не стоит так себя изводить! Ты делаешь из мухи слона. Кстати, чего ты опасаешься? Филипп и Хойос тоже собираются поехать на охоту в Майерлинг, они за ним приглядят…
Стефания встала, вытерла слезы, подошла к зеркалу и поправила вуаль.
— Может быть, ты и права. А теперь надо пойти переодеться к балу у князя Реусса — мне снова предстоит заменить императрицу.
— Я тоже там буду! — подхватила Луиза. — Но перед одеванием постарайся немного отдохнуть — ты не очень хорошо выглядишь.
На том вечере у немецкого посла князя Реусса эрцгерцогине Стефании предстояло жестокое, незабываемое испытание. В тот вечер вся Вена спешила в просторные салоны посольства; даже такие не столь знатные господа, как Ветсера, старались проникнуть хотя бы во двор. Рудольф по такому случаю облачился в мундир немецкого уланского полковника, а Стефания — в придворное платье, ведь она вместо императрицы.
И вот, обходя под руку с послом салон, эрцгерцогиня увидела случайно некую юную темноволосую особу, буквально с головы до ног увешанную драгоценностями. Отнюдь не признак хорошего вкуса, и явно свидетельствует о восточном происхождении. Девица эта глядела на нее с явным бесстыдством… Очень хорошо зная эти голубые глаза, супруга Рудольфа почувствовала — что—то сдавило ей грудь…
Но она сохранила внешнее спокойствие и проследовала дальше, раздавая приветствия, улыбки и любезные слова. Дамы приклоняли перед ней колени, кавалеры ей кланялись; когда она приблизилась к Марии Ветсере, горделивая дева отказалась поклониться. Пальцы эрцгерцогини сжали обшлаг рукава посла… Следует ли ей вынести публичное оскорбление от этой девчонки?
На какое—то время убийственные взгляды двух пар голубых глаз встретились. Среди присутствовавших уже поднимался возмущенный шепот. Стоявшая рядом с дочерью баронесса Ветсера пришла в ужас и принудила дочь поклониться, прекрасно представляя гнев императора и уже чувствуя ветер ссылки… В конце концов Мария присела в поклоне, но эрцгерцогиня уже прошла мимо.
