Можете обвинять меня в фаворитизме. Называйте меня необъективным. Мне все равно. То, что происходит потом, – это самый точный и техничный обводящий удар, который когда-либо наносился по мячу бутсой шестого размера. Радость такова, что любой независимый наблюдатель решил бы, что мы победили.
Ошеломленные нашей новой тактикой, «Львы» рассыпаются. Даже Доминик заталкивает мяч в ворота: тот отскакивает от его затылка и пролетает мимо вратаря. «Тигры» выигрывают у «Львов» 5:4.
Самое горячее одобрение мы получаем от Джулианы, которую нельзя назвать преданной футбольной мамой. Я думаю, она бы предпочла, чтобы Чарли занималась балетом или теннисом. Бесформенная в своем длинном черном пальто с капюшоном и резиновых сапогах, она заявляет, что никогда не видела более увлекательного спортивного состязания. То, что она называет его «спортивным состязанием», выдает, как мало она смотрит футбол.
Родители укутывают детей потеплее и упаковывают в мешки грязные бутсы. На противоположной кромке поля я замечаю одиноко стоящего человека, засунувшего руки в карманы пальто. Я узнаю его.
– Что заставило вас прийти сюда так рано в субботу, инспектор? Не думаю, что любовь к спорту.
Руиз смотрит на беговую дорожку:
– В этом городе и без меня достаточно запыхавшихся людей.
– Как вы узнали, где меня найти?
– От соседей.
Он разворачивает тянучку и засовывает себе в рот, стукнув ею о зубы.
– Чем могу служить?
– Помните, что я сказал вам во время нашего завтрака? Я сказал, что, если жертва окажется дочерью известного человека, у меня будет сорок детективов вместо двенадцати.
– Да.
– А вы знаете, что ваша медсестричка была племянницей члена парламента и внучкой бывшего судьи графства?
– Я читал о ее дяде в газете.
– Теперь возле меня крутятся эти гиены, задают вопросы и суют фотокамеры мне под нос. Это, блин, цирк массовой информации.
Мне нечего ему сказать, я просто смотрю в сторону зоопарка и позволяю Руизу говорить.
– Вы ведь умный парень, верно? Университетское образование, ученая степень, консультации… Я решил, что вы сможете мне помочь. Вы же были знакомы с девушкой? Работали с ней. Поэтому я подумал, что вы сможете предположить со знанием дела, во что она могла вляпаться.
– Я знал ее только как пациентку.
– Но она говорила с вами. Рассказывала о себе. Что вы знаете о ее друзьях и парнях?
– Я думаю, она встречалась с кем-то из больницы. Наверное, он был женат, потому что она о нем не говорила.
– Она упоминала его имя?
– Нет.
– Как вы думаете, она была неразборчива в связях?
– Нет.
– Почему вы так уверены?
– Просто чувствую.
Он поворачивается и кивает Джулиане, которая неожиданно подходит и берет меня под руку. Она надела капюшон и стала похожа на монашку.
– Это инспектор Руиз, полицейский, о котором я тебе рассказывал.
Ее лоб пересекает морщина озабоченности.
– Это связано с Кэтрин? – Она откидывает капюшон. Руиз смотрит на нее, как и большинство мужчин. Она не накрашена, не надушена, без украшений, но все равно привлекает взгляды.
– Прошлое интересует вас, миссис О'Лафлин?
Она медлит.
– Смотря какое.
– Вы знали Кэтрин Макбрайд?
– Она принесла нам много горя.
Руиз быстро переводит взгляд на меня, и мое сердце уходит в пятки.
Джулиана смотрит на меня и понимает свою ошибку. Чарли зовет ее. Она смотрит через плечо и поворачивается к Руизу.
– Возможно, мне надо сперва поговорить с вашим мужем, – говорит он медленно. – Я смогу связаться с вами позже.
Джулиана кивает и сжимает мою руку.
– Мы с Чарли пойдем выпьем горячего шоколада.
– Хорошо.
Мы смотрим, как она уходит, аккуратно огибая грязные лужи и кучки торфа. Руиз склоняет голову набок, словно хочет прочитать что-то на лацкане моего пальто.
– Что она имела в виду?
Моя искренность поставлена под большое сомнение. Он мне не поверит.
– Кэтрин сделала заявление, что я домогался ее под гипнозом. Через несколько часов она отозвала иск, но все равно началось расследование. Это было всего лишь недоразумение.
– Как это возможно?
Я рассказываю ему, как Кэтрин приняла мой профессиональный интерес за личный, о ее поцелуе и смущении. О ее злости.
– Вы ее отвергли?
– Да.
– И она подала на вас жалобу.
– Да. Я не знал об этом до тех пор, пока Кэтрин ее не забрала, но дознание все равно надо было провести. Меня временно исключили из штата, пока опрашивали работников и других пациентов.
– Все из-за одного письма?
– Да.
– Вы поговорили с Кэтрин?
– Нет. Она избегала меня. Я видел ее только однажды, перед самым ее уходом из Марсдена. Она принесла извинения. У нее был новый парень, и они собирались на север.
– Вы на нее не сердились?
– Я был в ярости. Эта история могла стоить мне карьеры. – Осознав, как резко это звучит, я добавляю: – Она была очень ранима.
Руиз достает блокнот и начинает что-то писать.
– Не придавайте этому такого значения.
– Я ничего этому не придаю, профессор, это просто информация. Мы оба с вами собираем сведения по крупицам до тех пор, пока из них не сложится цельная картина. – Переворачивая страницу блокнота, он нежно улыбается мне. – Удивительно, как много можно теперь узнать о человеке. Женат. Один ребенок. Не исповедует какую-либо веру. Получил образование в Чартерхаусе и Лондонском университете. Бакалаврская и магистерская степени по психологии. В тысяча девятьсот восьмидесятом году привлечен к ответственности за изображение свастики на Доме ЮАР во время демонстрации за освобождение Манделы на Трафальгар-сквер. Дважды задержан за превышение скорости на трассе М-сорок, один штраф за парковку, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году отказано в получении сирийской визы из-за совершенного ранее визита в Израиль. Отец – известный врач. Три сестры. Одна работает в благотворительной программе помощи беженцам, проводимой ООН. Отец вашей жены покончил с собой в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. Ваша тетя погибла при пожаре. У вас частная медицинская страховка, перерасход по счету в десять тысяч фунтов, и в воскресенье вам нужно заплатить налог на машину. – Он смотрит на меня. – Я не занимался вашими налогами, но думаю, что вы перешли к частной практике, потому что ваш домик должен стоить целое состояние.
