случае чего они с Витольдом Альбертовичем с радостью заберут Джейн к себе в Выборг. Каролина снова отвечает, что в этом нет необходимости.
Ей нравятся кошки Давида. Но расстаться с Джейн она не готова.
В крайне случае, можно будет время от времени отправлять её в Выборг погостить. Будет хорошо и родителям, и Джейн.
И, разумеется, кошкам.
Попрощавшись с Альбиной, Каролина открывает другое окно переписки…
…и видит, что Давид написал ей уже больше десяти сообщений.
Дав, всё хорошо, не переживай)
Она быстро набирает это, отправляет и ждёт ответа.
Он приходит, кажется, буквально через пару секунд.
Господи, я так испугался!
Каролина хмурится.
Он не просто боится за неё.
Он неадекватно боится.
И это её тревожит.
Не может не тревожить.
Не оттого, что Давид-де начнёт предъявлять ей претензии, как все эти несносные мужланы.
А оттого, что Каролина врач-психиатр.
А Давид — её бывший пациент.
Она знает, что означает его неадекватная тревожность.
И именно это её беспокоит.
Не просто беспокоит — пугает.
Каролина пишет ему, что с ней всё нормально. И с ребёнком тоже. Что её однокурсница Ольга — прекрасный врач-гинеколог. Что он может не переживать.
Он тут же присылает ответное сообщение. Тёплое. С кучей смайлов.
Раньше, глядя на него, она никогда бы не подумала, что он может писать со смайлами.
Но в глубине души она понимает, что его тревожит не то, о чём она ему написала.
Точнее — не только то.
Каролина поджимает губы. Она всегда делает так, когда размышляет.
Затем, покачав головой — так, словно она ведёт с кем-то внутренний диалог, она быстро набирает в окне переписки:
Я не поеду на метро, не переживай. Я вызову такси.
Он явно доволен. Потому что отвечает сразу же.
Со смайлом.
— Твоя будущая жена очень милая, — говорит Паша. С того самого момента, как они сегодня встретились, он в подозрительно хорошем настроении и почти всё время улыбается, из чего Давид делает вывод, что, наверное, свою даму сердца Паша на их с Каролиной свадьбу пригласил и, наверное, она не отказала. — Она похожа на Барби.
— Как-то не довелось поинтересоваться её отношением к этой кукле, — Давид качает головой. — Но есть шанс, что она бы тебя убила. Она свободная, независимая, много лет занимается кикбоксингом — и сейчас очень переживает, что на какое-то время о любимом спорте придётся забыть, — он нарочито дразнящее усмехается. — Так что не факт, что ей нравится эта твоя сексисткая Барби. Впрочем, я спрошу.
— Я ж как лучше хотел, — тут же тушуется Паша.
— Забей ты. Я же шучу. Пора бы уже привыкнуть. Расскажи-ка лучше, чего это ты сегодня весёлый такой.
Паша тушуется снова. Но деваться некуда.
Он ведь знает, что Давид не отстанет.
— Ну, я сказал Свете про вашу свадьбу, — говорит он. — И… ты представляешь… она согласна… ну, согласна со мной пойти.
Давид пожимает плечами:
— Я не удивлён. Это только в твоих нездоровых фантазиях женщины угощают мужчин выпечкой собственного приготовления из жалости.
— Я просто не знаю… — продолжает Паша — теперь уже откровенно неуверенным тоном. — Может… может, мне стоит пригласить её куда-нибудь ещё до вашей свадьбы?
— Не просто «стоит», а, я бы сказал, это жизненно необходимо.
— А куда? — Паша снова становится грустным.
— Паш… тебе как будто пятнадцать.
— Знаю, — Паша вздыхает. — Но ты лучше не смейся, а помоги.
Давид выразительно смотрит на него:
— Ну, кино, театр, кафе, ресторан, не знаю, сам подумай, что она любит. Что может ей понравиться. В крайнем случае, пригласи просто прогуляться по городу. Ты сам, небось, на Невском в последний раз был, когда ещё учился в универе.
— Я не люблю Невский, — говорит Паша. — Там шумно.
— Я тоже не люблю Невский, — тут же соглашается Давид. — И именно по той же самой причине. Но, боюсь, если я посоветую тебе пригласить её на кладбище, ваше первое свидание может оказаться последним, — он усмехается.
— Ладно, я приглашу её погулять, — обещает Паша и снова тяжело вздыхает.
— Прекрати вздыхать как старый дед-пенсионер, у которого колет не то сердце, не то что-нибудь другое, — Давид снова смотрит на него. — Ну что ещё?
— Я просто думаю, — говорит Паша, — если вдруг дойдёт до… ну ты понимаешь…
Давид демонстративно прикладывает ладонь ко лбу:
— Господи боже, выучи слово «секс» наконец.
— Я его знаю, — заверяет Паша. — Но просто произносить его… в такой ситуации… мне кажется, это неприлично.
Давид складывает руки шпилем.
— Просто посмотри на меня, — говорит он. — Я из консервативной еврейской интеллигентной семьи. И я знаю это слово и не боюсь его употреблять. Если я смог, значит, и ты сумеешь тоже.
— Иди ты, — говорит Паша и начинает смеяться.
— Если у вас случится секс, то у вас случится секс, — Давид хлопает его по плечу. — С вас пять тысяч рублей, больной, следующий сеанс через неделю.
— А если получится плохо? — продолжает переживать Паша.
Давид не знает, что на это ответить. Он понимает Пашины переживания.
Он тоже боялся, что получится «плохо». Боялся внезапно оказавшихся зловонными носков. Недовольства обрезанным членом. Внезапных проблем с эрекцией. И ещё много чего.
Только вот «плохо» у них никогда не получалось. С самой первой ночи. С того самого первого раза, внезапно случившегося в коридоре, когда он так крепко прижимал её к себе, что она была вынуждена дать ему понять, что это слишком.
Не получалось «плохо» у них и потом. Им нравится одно и то же. Одни и те же позы и ласки. Они одинаково быстро возбуждаются. Порой в такие моменты он даже забывает о том, что ему уже за сорок.
Мерзкая, наполненная ядом фраза внезапно бьёт в голову, и, кажется, Давид даже дёргается, словно
