не впервой. Еще раз подивившись загадочным умениям богатыря, Луша скоренько все свои дела сделала, да побежала к кадке с водицей, лицо умыть. Там-то она и повстречала того, о ком столько всего за утро передумала.
— Мне показалось, или ты от меня бегаешь? — с усмешкой спросил Богумил.
Рубаху он так и не надел, чтоб не замочить, пока умывал лицо, и теперь по груди его стекали тонкие струйки ледяной воды. Ниже Луша твердо решила не глядеть. В конце концов, девица она али кто?
— Я тебя не заметила, — соврала ведьма, чувствуя, как предательски вспыхнули щеки.
— Не заметила, значит, — улыбнулся богатырь, спорить правда не стал. — Так что, придумала, как душу Снегурочки вернуть?
Настроение у Лукерьи махом испортилось. Придумать-то она придумала. Еще вечером, когда на крылечке стояла. Способ был верный, тот, что бабка ее использовала. Бывало такое, что приносили к ней недужных. А она смотрела на них по-особому, а потом решала, кому помочь в силах, а кому лишь бремя тяжкое облегчить сможет. И если случалось, что колдовством можно было вытащить едва ли не с того света, бабка читала особое заклятье, а потом…
— Придумала, — отозвалась Лукерья.
Способ ей не нравился, но иного не было. А не нравился он ей тем, что впервые она должна была прикоснуться к родовой магии, той самой, что тонкой нитью вьется по границе меж миром живых и миром мертвых. А стоит один раз дотронуться — назад пути не будет. Вот и выходило, что как от судьбы ни бегай, да сама она тебя где угодно отыщет. Только и оставить все, как есть, Луша не могла. Стоило один раз взглянуть в глаза Марфы, полные боли и тоски, как все сомнения разом улетучивались.
— Лушенька, вот вы где! — воскликнула старушка, появляясь на крыльце. И как-то даже вздохнула с облегчением, будто бы думала, что гости ушли, не простившись. За ней вышел Петр, как и давеча, тяжело шаркая ногами, склонившийся под тяжестью прожитых лет. — У меня завтрак поспел, блины со сметанкой.
— Блины со сметанкой это хорошо, — подмигнул Луше Богумил.
Вот уж кто долго себя ждать не заставил, в два шага у двери избы оказался, скользнул голодным ужиком внутрь, а уже через мгновение оттуда донесся его голос:
— И малиновое варенье! Вот, спасибо!
Марфа всплеснула руками, засмеялась, бросилась наливать чай. По пути лишь крикнула:
— Поспеши, Лушенька, пока блиночки еще горяченькие!
А ведьма смотрела на Петра. Тот стоял, неотрывно глядя на поленницу, и по щекам его катились слезы. Лукерья погладила старика по морщинистой руке и скрылась в избе, надеясь, что не все еще блины скрылись в теле Богумила. Главное, чтоб и Горынычу окорока хватило.
После завтрака Луша и Марфа искали лоскутки. Ведьма решила, что проще всего поселить душу Снегурочки в куколку: так и не растает, и не замерзнет. Старушка, не веря своему счастью, то плакала, то смеялась, не забывая перебирать сундуки, чтоб отыскать самые нарядные тряпочки, какие только были. Луша не торопила, в таком деле спешка ни к чему. Когда все было готово, принялись за шитье.
В это же время Богумил и Петр отправились в огород, давно заросший без крепкой мужской руки. Пусть лето было в разгаре, да только и чары колдовские у Богумила никто не отбирал. Не слушая робкие возражения старика, он споро вскопал неподатливую землю, посеял все, что нашлось в запасах у Петра, а потом что-то пошептал. Старик и охнуть не успел, а в огороде у него колосились зеленые ростки, ничуть не хуже, чем соседские. И ни единого сорняка, как Богумил сказал, неча попусту спину гнуть. Воротились мужчины как раз к тому времени, когда Луша и Марфа дошили куколку.
Вышла она такая нарядная, что старики, обнявшись, прослезились: белолицая, чернобровая, с алыми губами и синими, будто озера, глазами — Луша расстаралась. И платье ей Марфа сшила, алое с золотом, чтоб не хуже, чем у царевен каких.
Для таинства колдовского нужна была тишина и уединение, оттого Лукерья попросила оставить ее одну и не входить, пока не позовет. Старушка всхлипнула, Петр заботливо приобнял ее за плечи и вывел прочь. А сын Ивана-царевича чуть задержался.
— Справишься? — тихо спросил Богумил.
— Должна, — кивнула Луша. В первый раз ей было боязно, хоть и видела она, как справно у бабки выходит.
А богатырь неожиданно взял ее руки в свои, прижал к груди, согревая, и Лукерья почувствовала, как наполняет ее чистая древняя сила.
— Что это? — охнула она, не решаясь отнять руки.
Богумил лишь подмигнул, отпуская, и скрылся за дверью. Луше показалось, что на прощанье он ободряюще шепнул:
— Я рядом.
Тянуть дальше было некуда. Вот и в комнате никого, и кукла готова, и слова заветные на языке крутятся, на волю просятся. Сталбыть, пора. Ведьма закрыла глаза. В одной руке она держала тонкую иглу с белой нитью, другой касалась куклы. И зазвучали древние слова, завертелось все вокруг пламенным вихрем. А хрупкая рыжая ведьма стояла, будто и не замечала ничего, лишь говорила, не прерываясь, чтоб колдовство не нарушить.
— … да будет так, как я повелела, — наконец, сказала она.
Уколола палец иглой, охнула от боли и принялась шить, покуда белая нить не закончилась. Стоило ей убрать иголку, куколка вздохнула и моргнула синими глазами. Значит, все Лукерья сделала правильно. Это ведьма поняла уже лежа на полу, закрывая глаза от усталости.
Очнулась она от того, что кто-то влажной тряпочкой коснулся ее лба. Голова ведьмы покоилась на коленях Богумила, богатырь глядел на нее встревоженно, а стоило ей открыть глаза — с облегчением вздохнул. Луша улыбнулась пересохшими губами.
— Получилось?
— Получилось, — дернул плечом богатырь. — В сенях рыдают. Все трое.
Он помог ведьме подняться, подал воды, а потом неодобрительно покачал головой:
— Как же ты так, неосторожно?
— Я первый раз, — обезоруживающе улыбнулась Луша. — Главное ведь, что получилось.
— Угу, — буркнул Богумил. Сердитая морщинка меж его бровей разгладилась, но улыбаться в ответ он не спешил. А потом и вовсе признался. — Я испугался за тебя.
— Прости, — смутилась Лукерья. — Я должна была… Мы ведь к источнику идем, а я тут…
— Да я не о том, — отмахнулся богатырь. — Про источник я даже не подумал. Я просто…
И они оба замолчали, не решаясь сказать то, что было на сердце. Неловкую тишину разорвал голос Марфы, враз помолодевшей и посвежевшей. Она заглянула в комнату, увидала ожившую Лушу и позвала остальных. Когда старик и вновь обретенная дочь вошли, ведьма не могла отвести взгляда от Снегурочки. Ладной, прекрасной, живой. Да
