покинуть край.
— Не представляю, чем ещё могу быть вам полезной…
Я выдержал небольшую паузу, продолжая шагать по грязному тротуару, глядя под ноги.
— Давай вернёмся к тому моменту, что тебе не нравится, как устроен мир, — сказал я. — Представь, что ты не одна такая. И что есть люди, которые хотели бы изменить сложившееся положение.
Тина испытующе посмотрела на меня.
— Казахстан пытается стать мировым игроком? — всё с той же иронией сказала она. — Если честно — то я бы даже не пробовала бы. Тито пытался сделать что-то подобное. И за это сербам, которые стояли в основе его порядка, будут жестоко мстить. Лучше так не подставляться.
— Казахстан тут вообще ни при чём, — признался я. — Чтобы ты понимала: Саша и Вова — для меня вроде как силовая поддержка. Они не имеют доступа к тем вещам, о которых мы с тобой говорим сейчас.
— Вот как? Спасибо за доверие, но не уверена, что его заслужила.
— Я ничем не рискую, — ответил я. — Пока что ты мало что знаешь. И едва ли станешь об этом распространяться, с учётом всего. Ты ведь и записи забрала вовсе не потому, что так уж о нас волновалась, верно? Думаю, ты поняла, что там и к чему, и решила, что свою семью лучше держать подальше от таких вещей, правильно?
Тина грустно вздохнула, плотно сжав губы. Потом ответила:
— Правильно. Я бы не хотела, чтобы мы оказались в Лапушнике.
— Это что такое?
— Лагерь возле Слатины. Вроде немецких, которые были во время Второй мировой. Там держат неугодных людей. И не только из сербов…
— У тебя там кто-то из знакомых? — догадался я.
— Уже нет, — ответила Тина. — Две недели как нет…
— Мне очень жаль.
— Времена не выбирают, — ответила она. — Я просто хочу, чтобы я и моя семья выжили.
— Хорошо, — кивнул я. — Представь, что у тебя есть неограниченные возможности. Что бы ты сделала, чтобы сейчас предотвратить распространение насилия в крае? Остановить это всё?
Тина посмотрела на меня с иронией. Я ответил серьёзным взглядом — и после этого она сама стала серьёзной.
— Сейчас это почти невозможно, — произнесла она. — Слишком долго и тщательно всё готовилось. Слишком большие деньги потрачены. Не представляю, как это всё можно сломать.
— А ты пофантазируй, — предложил я. — Не ограничивая себя.
Тина вздохнула. Потом молчала несколько минут, пока мы продолжали идти по грязной улице, залитой жёлтыми солнечными лучами, играющими в пыли.
— Если я расскажу способ, и об этом узнает кто-то из УЧК — расстреляют и меня, и всю мою семью, включая младших, — серьёзно сказала она. — Поэтому давай дойдём до гор, хорошо? Там точно никто не подслушает…
— Хорошо, — кивнул я.
— И не пытайся записывать мои слова. Потому что ты тоже погибнешь, — добавила она.
— Даже в мыслях не было! — Я поднял руки. — Если хочешь — можешь полностью меня обыскать.
Тина фыркнула.
— Ты представляешь, что обо мне соседи подумают? — сказала она. — Нет уж, если рискуешь — то рискуй до конца. Пошли в горы!
И мы двинулись дальше, в переулок налево, за которым начиналась узкая тропа, уходящая на ближайшую сопку.
Мы поднялись довольно высоко. Отсюда открывался отличный вид на городишко с его красными крышами.
Тина встала на краю невысокого обрыва, поглядела вниз, на журчащий ручеёк, потом повернулась ко мне и сказала:
— Ты ведь понимаешь, что всё происходящее устроили большие ребята?
Я молча кивнул в ответ.
— Я имею ввиду, совсем большие. С ними невозможно сладить, никак. Только подчиниться. Или же попытаться изменить их намерения, сместив интересы.
— Интересно, — ответил я. — И каким же образом?
— Смотри: у происходящего есть несколько слоёв смысла. Первый, он лежит на поверхности — наказать сербов. Это важно, чтобы не допустить рецидивов подобного масштабного непослушания среди вассальных структур, — сказала она.
— Убить курицу на глазах у обезьяны, — вставил я.
— Что? — она удивлённо округлила глаза. — Хотя стоп, кажется, поняла.
— Это китайская пословица, — пояснил я. — Часть концепции устрашения.
— Верно, — кивнула Тина. — Но это — только вершина. Второй слой не так очевиден, и его вообще мало кто видит.
— И что же это за слой?
— Создание одной из точек для дестабилизации России, — ответила девушка. — То, что произошло с Советским Союзом, ещё недостаточно. Всё должно быть ровно так, как это было с Югославией, раскол волнами. Большинство аналитиков, которых я читала в западных журналах, или сознательно не учитывают, или не принимают во внимание тонкую психологическую связь этих народов, на уровне восприятия справедливости. Крымская и мировая войны — они оставили след. И его используют.
— У тебя очень широкий кругозор, — заметил я.
— Я любопытная, — Тина улыбнулась и пожала плечами. — Ничего не могу с собой поделать. Хоть и знаю, что это не всегда хорошо.
— Понимаю, — кивнул я. — Это всё? Со слоями?
— Нет, — она помотала головой. — Есть ещё третий слой смыслов. Балканы — субкритическая точка Европы. Надави здесь нужным образом — и события начнут развиваться лавинообразно, вовлекая все страны. Людям, которые строят новую архитектуру мирового устройства, нужно иметь здесь что-то вроде кнопки сброса — на случай, если на материке что-то пойдёт не так. Понимая это, можно предсказать дальнейшее развитие событий. Для начала у нас эскалация будет иди по нарастающей. Этнические чистки, массовые преступления со всех сторон — и это уже проплачено, организовано, делается. И у нас, и у сербов. Потом — попытка центрального правительства навести порядок силовым путём. Ориентировочно уже этой осенью. На первый взгляд, успешная — но только до того момента, как подключатся мировые медиа. Затем — требование ведущих западных стран прекратить этнические чистки. Югославия, естественно, откажется, тем более что через Совбез ООН такую резолюцию провести не смогут. Тогда, скорее всего, им выдвинут ультиматум западные страны: или выходите из края, или мы начинаем силовую операцию. В конечном итоге у нас поставят военные базы США. Краем будет управлять марионеточная администрация. Мы станем колонией. Доминионом. Потом мы будем жить какое-то время относительно стабильно. Может, даже хорошо. Но только до того момента, как нашим хозяевам
