Моих родителей убили хересы, — сказала тихо, продолжая смотреть на первого мужа. Я радовалась, что он сейчас спал и не слышал меня. Не хотелось, чтобы он знал это. Я вообще старалась не распространяться о прошлом. — Мы жили простой жизнью обычных людей. Мой отец работал на заводе, а мама — помощником повара в ресторане. Это был самый обычный день обычной жизни. Я еще тогда ходила в школу и совсем не планировала становиться военной. Солнце ярко светило…
Я прикрыла глаза и сглотнула ставший вязким воздух, впервые за все эти годы вспоминая тот день во всех его подробностях. Проваливаясь в него. Удивительно, он так ярко врезался в мою память, но я ни разу его не вспоминала с тех самых пор. И хоть сейчас многое могу проанализировать с точки зрения нового опыта, а тогда… что-то казалось мне совсем иным, страшным и непонятным. Но рассказать я сейчас хотела именно то, как видела тогда.
— Я не дошла до дома из школы буквально сто метров… — снова сглотнула, ощущая, как кожу холодит от прошлых негативных эмоций. — Небеса неожиданно словно раскололись надвое, день превратился в ночь, а кожу обожгло радиацией и жаром от разрыва искусственной атмосферы. Над нами зависли сотни вражеских кораблей буквально в одно мгновение, и оттуда начали спускаться хересы… Они появились на улицах так быстро, словно репетировали это нашествие сотни раз. У них не было никакого оружия, и они так походили на нас, что поначалу было совсем не страшно, просто непонятно. А затем…
Покачала головой, до сих пор боясь вспоминать это.
— Одну из моих одноклассниц, с которой нам было просто по пути, разорвал на части один из самцов. Тогда их пустили в бой. Видимо, производителей в то время было больше или его выбраковали по генам. Не знаю… Я успела спрятаться за обломком стены, так как здания рушились, словно карточные домики, — поддержка с кораблей не просто ждала. Вокруг слышались дикие крики, и все куда-то бежали… Никто ничего не понимал. Хересов было много. Да что там, они были буквально повсюду. Десятки, сотни, тысячи… я не знаю. Я никогда не видела их столько и разом даже в горячих точках. Им и оружие-то не требовалось: просто когтями и хвостами рвали всех на части.
Перед глазами стояла та же кровавая пелена, что и тогда. Тело прожег животный ужас, внутри все сжалось, а сердце застучало быстрее.
— Они не убивали всех, даже не разбирали обломки, а догоняли только тех, кто был на виду, словно специально хотели просто подразнить. Сделать это зрелищным. Я не знаю, сколько провела там, под обломком стены, но даже стемнеть не успело, как хересы исчезли с улиц. Их забирали тогда еще незнакомые нам летательные аппараты прямо с мест кровавых побоищ. И они шли туда. Строем. Словно крысы за дудочкой ловца. Все в крови и ошметках мяса. Я видела это со своего места, находилась слишком близко…
Меня начинало подташнивать от этих воспоминаний, но почему-то хотелось довести рассказ до конца. Поделиться им хоть с кем-то. Ведь неизвестно, будет ли у нас завтра и сможем ли выжить вообще… Я не хотела умирать с этой ношей на сердце. Но и чтобы жить дальше, надо было скинуть ее.
— Я побежала домой сразу, как только все успокоилось, отчаянно надеясь, что родители защитят меня. Что смогут стереть из памяти весь этот ужас. Тогда я не знала, что ужас для меня, скорее, только начался…
По щеке скатилась слезинка. Я почувствовала ее, быстро стирая рукой, но глаза не открыла. Перед ними, словно наяву, стояла картинка разрушенного дома, обломки некогда красивой маминой посуды, тлеющие шторы, которые отец помогал ей вешать буквально тем же утром.
— Моего дома не было на месте. А тела родителей… — Я сглотнула волну тошноты. — Херес, который убил их, явно сделал все быстро, потому что они были целы. Я навсегда запомнила этот неровный скос разреза их хвоста тогда. И полные ужаса, раскрытые к небу, остекленевшие навсегда глаза матери. Но даже не это стало для меня самым страшным. Я была ребенком и смогла выжить: мне помогли, оказали помощь, военные включились практически сразу, нападений на саму планету в городах больше не случалось. Но мои родители… они ждали ребенка. Мальчика, который искусственно выращивался в капсульном центре из клеток моих родителей. Мы ходили туда каждый день, и тем утром тоже ходили… смотрели, как он растет, становится из маленькой горошинки самым настоящим ребенком. И оставалась всего пара дней до того, как мы бы забрали его домой. Я так мечтала о младшем братишке, хотела подержать его на руках, мы все вместе придумывали ему имя, рассуждая о старых звездных системах и галактиках. Фантазировала, как буду учить кататься его на велосипеде, покажу, как правильно пользоваться галонетом, как буду прикрывать от родителей, во время его проделок…
— Они уничтожили капсульный центр? — Марсель задал вопрос, когда я замолчала и, видимо, сидела так слишком долго.
Открыла глаза, мотнув головой, выныривая из того ужасного дня. Взгляд тут же нашел моего любимого кота, и я тяжело сглотнула.
— Нет. Он не пострадал. Но забрать брата мне не дали. Все дети, что оказались там, были изъяты для нужд войны. Мне сообщили это тогда, когда я пришла забирать его одна. Без родителей. Он был всем, что осталось у меня от семьи, и я любила его. Уже тогда. А они просто забрали их всех. Всех, кто выращивался в капсулах. И именно тогда, а не в день смерти моих родителей, я вышла на улицу, растерянная, убитая горем и современно не понимающая, как жить дальше. — Взяла как обычно тонко чувствующего меня рыжего наглеца, подошедшего и потершегося о мои ноги, и погладила его по спине, слушая ласковое мурлыканье. — Маленький рыжий котенок, явно тоже потерявший всю свою семью, спас меня тогда. Весь мой мир обрушился, а я сидела напротив капсульного центра и гладила того, кто на долгие годы стал центром моей жизни. Ради кого я снова и снова возвращалась из боя, ради кого вставала по утрам и заставляла себя жить дальше. — Марсик мягко забрался повыше и положил свою морду мне на плечо. — Я не отдам своего ребенка в подобный центр. Никогда. И вообще никому не отдам. Просто хочу быть уверена, что у этого ребенка буду и я тоже, так что мне важно не
