— Что случилось, Ник?
— Да как обычно.
— Перепил?
— Перепил и заврался. Я средь бела дня видел его вчера в «Куртине», а он все отрицает.
— Ну, возможно, у него есть веская причина. Ты где его видел?
— Он говорил с актерами.
— Вот и ответ на твой вопрос. Он просто не хочет раскрывать свой секрет.
— Какой еще секрет?
— Я не говорил об этом, поскольку думал, что ты знаешь… — Рафф посмотрел в сторону Крича. — Бен Крич некоторое время выступал с труппой Банбери.
Пока в гримерке обсуждали прошлое и будущее одного актера, в комнате наверху сгущались тучи над головой другого. Ни разу подготовка нового спектакля не обходилась без вспышек злобы Барнаби Джилла, однако сегодня он превзошел самого себя. Эдмунд Худ отнесся к истерике спокойно, но Лоуренса Фаэторна капризы Джилла все больше и больше раздражали. Джилл исступленно мерил комнату шагами, клокоча от ярости:
— Он не достоин выступать с «Уэстфилдскими комедиантами»!
— Почему же? — поинтересовался Худ.
— Потому что я так сказал!
— Ну, одного твоего слова недостаточно, Барнаби.
— Он плохо работает!
— Неправда, — возразил Худ. — Сэмюель Рафф, наверное, единственный из временных актеров, кто работает хорошо. Он относится к выступлениям серьезно, влился в коллектив и поладил со всеми.
— Только не со мной.
— Он опытный актер.
— В Лондоне полно опытных актеров.
— Но не все они заслуживают доверия, как Рафф.
— Он должен покинуть труппу.
— Почему же?
— Мне он не нравится!
— Рафф будет рад это слышать, — ухмыльнулся Фаэторн. — Ну же, Барнаби, не стоит так горячиться по пустякам.
— Я серьезно, Лоуренс. Он вздумал перечить мне и должен за это поплатиться.
— Почему бы тебе не вызвать его на дуэль? — предложил Худ.
Джилл пресек шуточки коллег, со всей силы бросив стул об пол. У него раздувались ноздри, он бешено вращал глазами, словно конь в горящей в конюшне.
— Хотелось бы напомнить вам, что труппа многим мне обязана, — начал он. — Несмотря на постоянные искушения, я хранил верность «Уэстфилдским комедиантам». Мне много раз предлагали выгодные контракты, но я всегда отказывался, наивно полагая, что здесь меня ценят.
— Мы слышали эту речь и раньше, — раздраженно отмахнулся Фаэторн, — ничего нового.
— Я не шучу, я говорю абсолютно серьезно.
— Тогда позволь и мне ответить абсолютно серьезно, — Фаэторн навис над Джиллом, уперев руки в боки. — Мы оба знаем, кто является настоящим яблоком раздора. Юный Дик Ханидью.
— Поосторожнее, Лоуренс, не забывайся!
— Я беспокоюсь за судьбу мальчика. — Лоуренс предостерегающе поднял указательный палец. — Я не из тех, кто сует свой нос в чужие дела. Живи и жить давай другим — вот мой девиз. Но в этой труппе все обязаны неукоснительно исполнять одно правило, и ты отлично знаешь, какое. С учениками — ни-ни! Я все сказал.
Барнаби Джилл был оскорблен до глубины души. Он медленно пошел к двери, на пороге выпрямился во весь рост и произнес с нескрываемым презрением:
— Все, я не намерен более спорить с вами. Выбор прост, джентльмены.
— Выбор?
— Один из нас должен уйти. Или Рафф, или я!
И он театрально захлопнул за собой дверь.
Джордж Дарт часто задумывался о своей нелегкой судьбе. Он был крошечного роста, да еще самым юным среди смотрителей сцены, поэтому на него взваливали самую неприятную работу. Любой член труппы помыкал беднягой, как хотел. Больше всего на свете он ненавидел, когда его отправляли в Сити расклеивать афиши. Очень утомительное занятие. Джорджа травили собаками, дразнили дети, толкали прохожие, донимали торговцы, а пуритане хмурились при виде ярких объявлений. Кроме того, следовало опасаться воров и хулиганов.
Но на этот раз его ждало новое унижение. С пачкой только что отпечатанных, еще пахнущих краской афиш «Победоносной Глорианы» Джордж начал нелегкий путь по Чипсайду, наклеивая плакаты на каждый столб и забор. Пришлось идти через рынок, протискиваясь сквозь толпу, что было особенно неприятно, учитывая его маленький рост. Наконец, после долгих часов упорного труда, Джордж наклеил последнюю афишу на стену таверны «Девушка и сорока» и направил свои маленькие стопы обратно, размышляя по дороге, влачит ли кто-то в этом мире столь же жалкое существование, как он. Его всегда куда-то посылают. Джордж никогда не сидит на месте, а мотается то туда, то сюда. Только придешь — сразу отправят куда-нибудь еще…
Его мысли были грубо прерваны, когда он повернул за угол и пошел по улице, на которой расклеил довольно много афиш. Большую часть из них сорвали, оставшиеся разрисовали. Джордж поежился, представив себе невеселую перспективу докладывать о произошедшем. Его еще раз отправят на улицу со свежими афишами, и снова придется переживать все мучения. Джордж заплакал навзрыд.
А из дверей лавки на противоположной стороне улицы за ним с довольной улыбкой наблюдал молодой человек. Роджер Бартоломью.
Ученики по-прежнему были озадачены. Они представления не имели, кто ослабил балки в комнатке на чердаке и с какой целью. Что это — злая шутка? Попытка сделать Ричарда Ханидью калекой на всю оставшуюся жизнь? Или неизвестный злоумышленник собирался навредить лично им? Если бы Ричард получил серьезную травму или, не дай Бог, погиб, то подозрение верно пало бы на них. А так — Марджери Фаэторн принялась бранить их, но мальчики честно клялись, что не имеют никакого отношения к инциденту и не раскачивали балки.
Итак, Мартин Ио, Джон Таллис и Стефан Джадд избежали неприятностей, но ситуация от этого не изменилась: Ричард Ханидью по-прежнему готовился играть Глориану.
Стараясь не думать о неизвестном, так коварно воспользовавшемся их первым планом, мальчики приступили к разработке второго. На этот раз осечка невозможна. Они решили воплотить замысел в жизнь на следующий же день, а местом действия избрали двор «Головы королевы».
— Ах, гнедой такой красавец! — с восхищением воскликнул Ио, заглядывая в конюшню. — Иди посмотри, Дик.
— Да, — кивнул Дик, глядя на коня. — Красивое животное. Как блестит шкура!
— Хочешь прокатиться? — предложил Таллис.
— Но я же не умею держаться в седле. А он чей?
— Понятия не имеем. — ответил Таллис, хитро посмотрев на Ио. — Наверно, его вчера вечером привезли.
Мальчики пришли во двор после того, как разобрали сцену, чтобы пропустить карету и пару телег. Лошадей поставили в конюшню. Зная о любви Ханидью к животным, Ио и Таллис пригласили наивного Дика осмотреть лошадей, а потом как бы случайно остановились перед денником с гнедым жеребцом. Это был ретивый и необъезженный конь. Днем раньше Ио видел, как он ходил рысью по двору, и слышал, какие указания владелец давал конюху.
