Костя — твой сын. По какой причине твой ребёнок должен быть лишен не только приличного окружения, друзей, школ: и одной, и второй, потерять тренера, так ещё и лишиться возможности заниматься в приличном клубе и выглядеть при этом на достойном уровне? А дочь? Она студентка, не зарабатывает, а учится. Находится на моем иждивении.
— В детских лишениях, между прочим, ты виновата, ревнивая дрянь.
О-го-го!
Какая неожиданность!
Вот это лихой поворот сюжета. Надо будет записать для текущей книги. Читатели охр… обалдеют, от того, как герой переобуется в прыжке из простого, но приличного семьянина вот в такое г…
— Да надо же, какой интересный подход. Это, значит, я наплевала на святость семейных уз, на все обязательства, которые в момент заключения брака на себя взяла? Да? Это я имела все подряд? Таскала с собой и за свой счёт выгуливала любовницу, покупая ей то, чего твои дети от тебя никогда не получали? И это я здесь — дрянь?
Рома уже набрал воздуха в грудь, чтобы пояснить мне — кто я, и где мое место. Это понятно было по покрасневшему фейсу и выпученным глазам, да.
Но в этот момент тихо-тихо открылась дверь, и на пороге мы увидели совершенно обалдевшего Костика с Тигрой на руках и плачущую Леру.
Вашу же японскую бабушку.
Холера ясна!
Шагнула к детям, чтобы обнять и прокомментировать:
— Мои дорогие, родители выясняют отношения. Это исключительно взрослые дела. Вы ни в чем не виноваты и абсолютно непричастны к нашим взаимным с отцом претензиям.
Кому эти разумные мысли и слова сейчас, когда огромные Котиковы глаза горят гневом и, кажется, слегка блестят слезами:
— Папа, как можно говорить такие вещи маме?
— Константин, ты уже взрослый и должен понимать… — Рома выглядит слегка обескураженным.
Как же: у сына вдруг к нему протест и возражения. Вот это новость. Он же идеальный отец и вообще всегда прав.
— Понимать что? Что ты сначала предал и бросил маму, а теперь ещё и говоришь ей гадости?
Ладно, не будем заострять внимание на том, кто тут кого «бросил», потому что.
Ну, потому что.
Роман Николаевич трет ладонями лицо, смотрит на детей, хотя больше на Костю, и начинает говорить таким увещевающим тоном, что меня укачивает с первых слов:
— Ты растешь настоящим мужчиной и пора осознать, что в жизни у человека может наступить момент, когда он встретит свою настоящую любовь.
Ой-ой.
Не в ту степь, Рома, тебя понесло. Не в ту.
— А мама, значит, двадцать лет была ненастоящей? Да и мы с Котом, выходит, так, досадная ошибка? — голос Леры аж звенел от гнева.
Пока разговор полный обвинений и взаимных претензий не превратился в банальную сопливую истерику, надо сворачиваться и выставлять Рому:
— Все, Роман Николаевич, на сегодня обсуждение мы заканчиваем. Я надеюсь, мою позицию ты уловил, а частности я прошу тебя обсудить с моим адвокатом. А также очень честно и откровенно, при наших детях, говорю тебе: мы с тобой разводимся, но отцом наших детей ты по-прежнему остаешься. У меня нет цели запретить вам общаться, но точно так же оскорблений в этом процессе для себя я не потерплю.
— Фу ты, ну ты, какая ты цаца, оказывается.
Рома демонстративно топает, а после еще и хлопает входной дверью так, что в серванте дребезжат фужеры, и наконец-то нас покидает.
— Мам, прости, я такой идиот. Как я мог? — Кот укладывается на диванчик в кухне, куда я успела упасть, и устраивает голову у меня на коленях.
Лера, метнувшись в прихожую и заперев дверь, возвращается и устраивается с другой стороны.
— Да, а мысль свалить отсюда с каждым часом выглядит все привлекательнее, — сквозь всхлипывание доносится до нас минут через пять печальных посиделок.
Детей надо как-то подбодрить, но что я могу им предложить? Только честность и правду.
— Мои хорошие, я сейчас на больничном, но после него сразу увольняюсь. Мы с вами на даче у тети Анфисы поживем, пока будет идти процесс приобретения квартиры в Новгороде. Думаю, что лето уже там встречать будем. Все устроится. Обязательно. А с отцом вашим мы договоримся. Вы не волнуйтесь.
— Да, баба Алена тут звонила и требовала, чтобы я тебе объяснил, как ты не права, а потом если ты не согласишься, пригрозил опять к отцу уйти.
О, матушка моя в своем репертуаре: не мытьем, так катанием.
Езус-Мария, как же они меня утомили, эти родственники с благими намерениями.
— Вот что у нее в голове? Я не понимаю. Ведь ясно, что «фарш невозможно провернуть назад», а она упорствует. Зачем?
— Ну, хочет, чтобы все было «прилично», наверно, — сын смотрит вопросительно.
Тут сбоку раздается злое:
— Очень прилично чтобы было? Да, это когда в магазине у метро встречаешь регулярно эту «прости-господи» и выслушиваешь, что мы с мамой меркантильные сучки и давно должны понять, что не нужны «Ромочке», скучные дуры? И вообще, нам пора перестать тянуть из него деньги…
Да ну твою же, Рома, мать, приличную замужнюю женщину!
Это какой же дрянью надо быть, чтобы к ребенку полезть?
— О, как. Хорошо, милая, я поняла. Я с отцом поговорю о воспитании его девушки. Не расстраивайся, все эти гадости относятся ко мне, а ты ни при чем совершенно. Даже не думай.
Лера смотрит чуть виновато, но после собирается с мыслями, распрямляет плечи и надевает на голову виртуальную корону.
— Конечно, вот еще, слушать эту козу и думать про нее. Я ей на башку раф свой вылила и ушла, — глядя искоса, но все равно гордо, заявляет в итоге дочь.
Сын аплодирует.
Я офигела.
Занавес.
Мой чудесный тепличный цветок вырос.
Умница какая.
Глава 25
Просить помощь не стыдно
'Крошка сын к отцу пришел,
и спросила кроха:
— Что такое хорошо
и что такое плохо?'
В. Маяковский
Успокоив, насколько возможно, детей и отпустив их с миром, задумалась.
Ситуация хреновая, но небезнадежная.
Просто тут надо поступиться своим титулом «самостоятельной» и девизом «все могу сама».
Но сейчас я понимаю, что для меня результат важнее всех этих эфемерных корон.
Я должна беречь свои нервы.
И мозги, и сердце.
Мои жизнь и здоровье сейчас — приоритет.
Поэтому горите синим пламенем все дурацкие, неудобные для счастья и спокойствия воспитательные установки моего детства.
Посидела, подышала, собралась
