нас с тобой настоящее романтическое свидание. Раз тебе нужны нежность и ухаживания, ну, значит, ты их получишь.
Как это ужасно, чувствовать себя неблагодарной дрянью.
Он такой весь с цветами и чувствами. А я?
А я устала, не хочу его вот совсем: никак и никакого.
Не хочу.
Поэтому тут без вариантов, быть мне гадиной: раз прогнусь, после бани очнусь уже в статусе невесты, а оттуда сбежать будет еще более позорно. И проблематично.
Не буду.
Не заставит.
И плевать я хотела на воспитание и на то, что мать будет опять меня стыдить и упрекать.
Плевать.
Если снова поддамся — сдохну очень быстро. Просто не вывезу этот моральный прессинг. Да и физически вновь терпеть близость, а не хватит ли?
Достаточно я маялась и страдала последние лет десять с Ромой.
Вдохнула.
— Хорошо тебе съездить по делам, Игорь. А в выходные я совершенно точно не могу. Ни сейчас, ни вообще. И сауна мне категорически противопоказана, и с тобой я никуда не пойду. Я тебе внятно и последний раз говорю: я не буду с тобой. Никак. Никогда. Все.
— Ты передумаешь, милая, — прозвучало уверенное после паузы.
А мне осталось лишь отключиться и зарычать.
Да, затем пришлось полчаса убеждать ребенка, прискакавшего на кухню, что со мной все хорошо, что я справлюсь и все под контролем.
И только я вроде выдохнула, как меня снова взбодрили звонком. На этот раз мой адвокат:
— Арина Егоровна, у меня сегодня такие половинчатые новости. Приезжал только что Роман Николаевич, подписал ту часть соглашения, которая касалась раздела основного имущества, где вы с детьми получаете три четверти стоимости квартиры и вашу старую семейную машину. Но отказался подписывать документы, в которых были обозначены шестьдесят тысяч рублей ежемесячно в качестве алиментов на Константина Романовича.
— О как неожиданно, чем мотивировал? — обалдеть, и это я же еще поскромничала и потребовала не все, что по закону положено.
— Сказал, что вы получаете достаточно. А о ежемесячных выплатах речь вообще до сих пор не шла.
Нет, это, мне кажется, уже за гранью.
Рома страшно ругал одного своего приятеля лет пять назад, когда тот разводился и устраивал махинации по сокрытию доходов, чтобы не платить алименты.
Как он тогда вопил?
«Это же твой ребенок. Хрен с ней, с бывшей, но это же твой сын. Как ты можешь лишить его не только отца, привычной жизни, но и приличных кроссовок?»
И где вот это все, а?
Выветрилось полностью, снесенное к чертям невероятным очарованием Оленьки?
— Вот это сюрприз, конечно, — а что я еще могу сказать?
Вздохнули хором, но идеи, к счастью, у адвоката были:
— Вы бы обсудили с Романом Николаевичем этот вопрос в ближайшее время, потому как, при наличии несовершеннолетнего ребёнка, суд в любом случае будет настаивать на обязательных алиментах от второго родителя.
Да, это даже мне, далекой от юриспруденции, понятно.
Печалюсь, конечно, и разговаривать с Ромой лишний раз не хочу, но дело такое, обязательное.
— Я, конечно, побеседую, а вот, кстати, и Роман Николаевич звонит по второй линии, — надо же, спохватился дорогой…
Что же, небесные покровители и прочие божественные заступники, на вас вся надежда, ибо мужа своего я, как выясняется, не знаю совсем и вообще разговаривать с мужиками не умею.
Ни начальник меня по-хорошему не понял, ни Игорь.
Боюсь, что сейчас в эту компанию добавится для полного счастья еще и Роман Николаевич.
Глава 24
Родственники в диалогах
'- Может, бахнем?
— Обязательно бахнем. И не раз. Весь мир в труху. Но потом…'
к/ф «ДМБ»
То, что с Ромой просто не будет, стало ясно с порога, через который он уже переступал с претензией на весь подъезд:
— Арина, что за дичь и ересь?
О да, он же считает нормальным бросить в трубку:
— Ты дома? Буду через полчаса.
И явиться через два с половиной.
Нет, спрашивать, чем был так занят, не буду. Зачем мне эти хроники кроликов в вечный брачный период? Морда довольная, глаза осоловелые, на шее засосы — изо всех сил продемонстрирована полная его занятость.
Бога ради, это уже давно не моя забота.
Бывший муж прямиком протопал в кабинет, спасибо, что хоть разулся.
Устроился в кресле, поморщился, что кроме его офисного монстра и секретера в комнате больше ничего не осталось.
Естественно, мы же продали почти всю обстановку: спортивная страховка Кота не покрыла и половины расходов на гипс и прочее, сопутствующее.
— Арина, что ты, как обычно, начинаешь, — развалившись в кресле, начал недовольным, но все еще снисходительным тоном.
Прислонила свой филей к секретеру и задумалась — хорошо бы понимать, это про что сейчас песня?
— Начинаю что?
— Я отдал тебе машину. И об алиментах речь, естественно, не идёт.
А, все про то же, про скупердяйство.
М-да, как-то незаметно измельчал «дорогой» с годами.
— Машину ты нам отдал чтобы я не полезла делить твой бизнес. И да, ты прав, ни квартира, вернее, три её четверти, ни машина, никаким образом не относятся к тому, что твой ребёнок не просто заслуживает или достоин, а нуждается в твоей помощи и поддержке. И, откровенно говоря — оба ребенка.
— А ты всегда была меркантильной сучкой. Куда тебе денег еще и на Лерку? Морда не треснет?
— Морда вот-вот треснет у тебя. А меркантильной я никогда не была, уж кто бы говорил. Но спасибо, что научил.
— Конечно, у тебя всегда и во всем я виноват.
Удивительно, только начали разговор, а я уже устала.
Хорошо же, прочь политесы и правильное воспитание, когда надо не просить, а ждать, что «сильные сами все дадут». Тут чай не Воланд, а так — козел мелкотравчатый.
— Ты же понимаешь, что либо мы договоримся с тобой сейчас по-хорошему, либо — как полагается по закону? Четверть зарплаты? То есть, вместо тех шестидесяти тысяч, на которые я рассчитывала, ты будешь платить на Кота семьдесят пять в месяц. Ладно, я возражать не стану.
— Ты совсем охренела…
О, понесло Романа Николаевича.
Может и правда, на двух детей, с предоставлением справки об учебе очно на бюджете, запросить треть его зарплаты до Лериных двадцати четырех?
Ибо нефиг!
— Охренел здесь кое-кто другой и причём уже давно. Плевать на меня, заразу и все прочее, что ты теперь обо мне говоришь. Но
