ладони.
– Мише, я серьезно…
Заметив черноту под ногтем, я стал вычищать. Скорее всего, кровь. Чья-то или моя. Не мог я оставить это пятно.
– В Сивринаже опасно. Тебе лучше вернуться обратно.
Сказать было легко: дескать, давай, Мише, выметайся отсюда. Так считала часть моей личности. Другая, более крикливая и шумная, набросилась на меня за то, что я посмел так сказать. При этом обе части знали, что Мише меня не послушает.
Мало сказать, что я скучал по ней. Она была моей единственной родней, хотя и не по крови. На всем белом свете лишь двое по-настоящему знали меня: Орайя и Мише. Вот только радоваться этому или печалиться? Взгляд Орайи обычно был сплошным упреком, типа «мне известно, кто ты на самом деле». А Мише смотрела на меня с участливостью сестры. Я тосковал по ней, и в то же время ее присутствие мне мешало. Когда Мише рядом, труднее играть роли, которые я вынужден играть, поскольку она слишком хорошо меня знает.
– Там было до жути тоскливо. И потом, неужели ты думал, что я оставлю тебя одного? – спросила Мише и, наморщив лоб, добавила: – Или ее?
Ее. Орайю.
От этих слов у меня на сердце потеплело. Мише была высокого мнения об Орайе, словно с самого начала понимала, насколько значимой станет дочь Винсента. Может, Мише немного владела магией разума? И хотя подобное не относилось к сфере власти бога Атроксуса, искренняя симпатия Мише к Орайе удивляла.
Я чувствовал, что мне без Мише не обойтись, и ненавидел себя за это. Возможно, Орайя нуждалась в ней еще сильнее.
Все эти мысли я оставил при себе, пробурчав в ответ нечто невразумительное.
– Что, дела настолько плохи? – спросила Мише.
Мне вспомнились рыдания Орайи; не ночные, а в разгар дня, когда она думала, что ее никто не услышит. Вспомнилось потерянное выражение ее лица, не сходившее неделями. Вспомнились слова: «Я тебя и правда ненавижу».
– Да, – ответил я. – Дела плохи. – И тут же пожалел о своем признании.
Я давно перестал считать себя достойной личностью, обладающей моральными принципами. Убитые мной исчислялись сотнями. А косвенно – тысячами, в результате моих действий на предыдущем Кеджари, да и на недавнем тоже. Я делал то, что необходимо для собственного выживания, и пытался не терзаться сожалениями.
Но в одном я всегда буду раскаиваться. Я сломал Орайю. Этот грех мне никогда не искупить.
– Знаешь, Райн, я по-настоящему рада, что ты… не погиб, – после долгого молчания тихо сказала Мише.
Я усмехнулся.
– Это не шутка, – огрызнулась она. – Я действительно так думаю. А ты сам?
Сомневаюсь, что сам я радовался этому. Когда Орайя меня убила, я не сомневался в правильности своих действий. Я отдал Орайе силу, необходимую для развития дремлющих в ней талантов. Дом Ночи получил возможность начать все с чистого листа. Никаких нечистоплотных союзов с кроверожденными. Никакого запутанного прошлого.
Тогда мне казалось, что ради этого стоит умереть. Умирать, между прочим, было не так уж и трудно. Труднее было вернуться в жизнь и оказаться по уши в проблемах.
– Я об этом как-то не задумывался, – нарочито легкомысленным тоном соврал я.
– Но ты ухлопал на это столько сил, – возразила Мише.
Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать правду.
На это? Нет.
Я оказался на Кеджари потому, что туда поехала Мише. Она направляла мою руку. Как-то во время наших странствий, в одну из ночей, когда мне стало невыразимо тошно, я рассказал ей обо всем. О том, кто я на самом деле. Показал шрам на спине. Таких признаний никто и никогда от меня не слышал.
Мише сопереживала мне. Я видел на ее опечаленном лице замешательство, которое сменилось возбуждением, больно ударив по мне.
– Значит, ты – наследник ришанской родословной и до сих пор ничего не сделал, чтобы вернуть власть? – с горящими глазами допытывалась она тогда. – Ты хотя бы представляешь, что мог бы совершить?
Ее назойливые вопросы добили меня. Ее надежда.
В ту ночь мы впервые сильно повздорили после стольких лет дружбы. Следующей ночью Мише исчезла и вернулась лишь на рассвете. Я места себе не находил. Она показала мне руку со свежим шрамом – след приношения крови.
– Мы отправляемся на Кеджари, – самоуверенно заявила она, как будто речь шла о прогулке или решении обучиться новому ремеслу.
Услышав об этом, я разбушевался, чего не позволял себе много лет. Я приводил все мыслимые доводы, стараясь отговорить ее от этой затеи. Но в конце концов перестал сопротивляться и согласился. Похоже, она знала, что так и будет.
После того гневного выплеска я ни разу не заводил разговор о своих чувствах по этому поводу. Недовольство я связал в тугой узел и спрятал поглубже.
Мне было трудно сердиться на Мише.
Но еще труднее было не выказывать своих тревог.
Участие в Кеджари – очень серьезный шаг. Сам того не желая, я часто думал о Мише и принятом ею решении. Редкостная удача спасла ей жизнь.
Победителем Кеджари мог быть только кто-то один. И как повела бы себя Мише, если бы обстоятельства сложились иначе?
Об этом я старался не думать.
Мише с упреком смотрела на меня. Я перевел взгляд на ее руку, лежавшую на колене. Шрамы от ожогов едва просматривались сквозь ткань рубашки. Мише предпочла сделать вид, что не заметила проявленного мной интереса.
Она вскинула голову и ободряюще улыбнулась:
– Да не кисни ты. Все повернется в нужную сторону. Так и будет. Я это знаю. Сейчас тяжело, но как хорошо, что ты здесь.
Я опять промычал что-то невразумительное. Если бы все было так легко, как в банальных оптимистических заверениях Мише.
– А ты-то как жила? – спросил я, искоса взглянув на нее.
– Я?
Ее лицо сделалось серьезным, но ненадолго.
Она беззаботно пожала плечами:
– Ты же меня знаешь. У меня все всегда в лучшем виде.
Да, я ее знал. Знал достаточно хорошо, чтобы понимать: она врет. И еще я знал, когда на нее нельзя давить, допытываясь правды.
Я взъерошил ей волосы, отчего Мише поморщилась и отвернулась.
– Такие длиннющие стали, – сказала она. – Надо обрезать.
– Мне нравится. Длинные волосы придают тебе другой вид.
Она нахмурилась, но, перехватив мой взгляд, снова улыбнулась:
– Вот я тебя и поймала. Ты же счастлив, что я снова здесь.
– Ничуть.
Да, она меня поймала. Виноват.
Глава шестнадцатая
Орайя
Райн сдержал слово. Мою входную дверь больше не запирали снаружи. Но я не торопилась радоваться такой благодати. Караульные наверняка продолжали следить за мной. И тем не менее… я
