миг закрывает глаза.
– Очень вкусно…
– Да, неплохо! – соглашаюсь я, глядя исключительно не нее. Как же она мне нравится, совершенно необыкновенная.
– Почему такой мужчина настолько одинок? – задумчиво спрашивает она, а я невесело улыбаюсь.
– Тебе правда это интересно?
– Да, очень!
Я даже не знаю, что потянуло меня за язык, ведь я всегда трудно делился своей историей с чужими, но почему-то уверен, что такой, как Маша, можно доверять. К тому же она рассказала мне намного больше. Она сильнее раскрылась передо мной, и мне кажется, будет честно, если я тоже поделюсь с ней своим прошлым.
Рассказав ей про детдом и про Линду, про ее предательство и годы одиночества, я смотрю прямо в ее глаза и вижу то, чего никогда не видел в других, – понимание.
– Егор, я тебе сочувствую… – сжимает она мою ладонь своей хрупкой и нежной.
– Я больше не хотел семью. Так обжегся тогда, что думал, никогда не встречу ту, которую полюблю, но тут появилась ты, Мария…
Я вглядываюсь в ее невероятно красивые глаза, и что-то внутри оттаивает. Словно огромная глыба льда, намертво застывшая в моей грудной клетке, начала стекать и плавиться. Иду на поводу у своего желания знать о ней больше, постичь ее мысли.
– Расскажи мне свою историю, почему такая невероятная девушка, родившая таких замечательных детишек, вынуждена растить их одна?
Мне жизненно необходимо знать, что произошло, но и давить на Машу не хочется.
– Он не хотел детей. Он не любил их. Да и вообще, мне кажется, он не способен любить никого, кроме себя. Я забеременела, и, как только родила, он нас бросил…
Бросил только родившую жену? Это вообще как? Что за чудовище этот ее муж? Волна ненависти поднимается в моей душе. За Машу, за Мирона и Алису: они не заслуживали подобного!
Хочу спросить о ее бывшем и уже планирую то, как найду урода и размажу его по стенке, но девушка неожиданно льнет ко мне и целует. Слишком нежно и невесомо. Словно боится моего отказа. Я притягиваю ее к себе и целую в ответ. Вмиг из головы вылетают все другие мысли. Остается только она, словно ожившая мечта.
Невероятно сладкая. Нежная. Мягкая… Хочу ее до безумия. Никогда еще во мне не сплетались такие удивительные ощущения нежности и страсти одновременно.
Я исследую ее тело поцелуями и загораюсь от ее реакции, словно огонь. Слишком долго я искал ее. Слишком долго…
Я снимаю с нее одежду, любуясь изяществом хрупкого тела. Веду по нему пальцами и вижу, как мурашки покрывают нежную, как шелк, кожу.
Моя. Только моя…
Маша дрожит, но я вижу в ее глазах желание, которое вторит моему. Она стягивает с меня рубашку, пока я, глубоко дыша, сдерживаюсь, чтобы не наброситься на нее. Хочу срывать с ее искусанных губ стоны, наслаждаться их сладостью, пить свое имя, пока она будет кричать его в момент наивысшего удовольствия.
Сердце лупит о ребра как ненормальное, когда я склоняюсь к ней и снова целую, ощущая обнаженной кожей острые пики ее груди.
Скоро между нами не остается никаких преград, я заглядываю в ее затуманенные желанием глаза, боясь увидеть в них сомнение, но Маша сама толкается мне навстречу, и это легонькое движение буквально сносит мне крышу.
– Маша… – шепчу ее имя сквозь поцелуи. Я никогда еще не испытывал такую гамму эмоций. Где удивительно тонко сплетаются страсть и желание, но главным аккордом звучит любовь. Теперь, когда наши тела соединились, я знаю одно: я никогда ее теперь не отпущу. Она будет моей. Никто больше не посмеет обидеть ее или ее малышей. Никогда больше они не будут ни в чем нуждаться.
Уткнувшись носом в ее шею, я тихо шепчу то, о чем кричит сердце: «Люблю…»
***
Утро наступает слишком быстро. Я не успеваю насладиться ею, мне все время мало. Хочу ее целовать, ласкать, узнавать самые чувствительные точки на теле Маши. Она такая податливая и в моих объятиях раскрывается, как цветок с огненной сердцевиной. Я вижу, как ей тоже не хватает этой ночи, но солнце неумолимо приближает день и пробуждение малышей.
– Пора вставать… – лениво тянет Маша.
– Полежи еще, я приготовлю завтрак! – Целую ее в нос и хитро добавляю: – Хотя до того, как дети встанут, у нас есть еще часик. Может, ну его, этот завтрак?
Накрываю ее своим телом и целую улыбающиеся губы. Тут же раздается урчание живота.
– Ох, кажется, не ну его! Пошел готовить! – Я слезаю и, подмигивая Маше, удаляюсь на кухню, предварительно нацепив на себя одежду. Хотелось ходить голышом, но, думаю, Мирон с Алисой не оценят такого внешнего вида.
Смеюсь про себя и замешиваю тесто на блины. Я привык готовить для себя в Европе. Не то чтобы я совсем одичал, но научился справляться без помощи прислуги. Я мог себе ее позволить в любом количестве и качестве, но не хотел никого видеть. Я практически перестал общаться с людьми, а вечерами долго просиживал у огня камина или же на пляже, в зависимости от погоды и настроения.
Сейчас, напевая себе под нос что-то из «Nirvana», я мешаю ложкой тесто и разогреваю сковородку. На душе так легко и хорошо, что не верится. Разве бывает такое счастье?
– Его-о-о-о-ор! – Алиса влетает на кухню и с ходу залезает мне на руки. – Ты чего тут делаешь, а?
– Готовлю тебе завтрак, кнопка! – Щелкаю ее по носу, и девочка жмурится.
– А ты умеешь?
– Это мы сейчас узнаем. Как спалось? – Я усаживаю девочку на высокий стул, боясь, что на нее брызнет масло. Снимая блин со сковороды, я поворачиваюсь к ней: – Уже хорошо себя чувствуешь?
Вид у нее явно получше, чем в первую нашу встречу.
– Да. Мне такое снилось! Хочешь, расскажу? – Алиса смешно округляет глазки в ожидании моего ответа, и я киваю:
– Спрашиваешь еще! Конечно!
– Мне снилось, будто я стала Ассоль! Знаешь, кто это? – спрашивает девочка и, не дав сказать, сама сразу же отвечает: – Это дочка моряка из «Алых парусов»!
– Ничего себе! Ты знаешь такую историю? – удивляюсь я знаниям девочки. Помню, я в три года тоже обожал эту историю. Днями и ночами доставал нашу воспитательницу, чтобы она мне ее почитала. Вот так совпадение.
– Да, нам мама читала. Мы не любим с Мироном детские сказки про колобка или курочку Рябу. Мирон обожает «Маленького принца», он думает, что наш папа летчик, а он тот самый маленький принц. Представляешь?
Я задумываюсь. При упоминании их папы внутри поднимается волна гнева. Надо расспросить Машу, что она говорила детям об их отце, чтобы не ляпнуть лишнего.
– Хорошие у
