она теперь справится с ними?
Прапорщик недоуменно встряхнул головой:
— Почему одна? А отчим?
— А нет никакого отчима. Он заболел как-то, поехал лечиться в Пензу, там в больнице встретил медсестру и женился на ней. Бросил нас Иванов, одну фамилию оставил, не хочу даже говорить о нем, ведь только за три месяца до этого мама вернулась из роддома. Но, как говориться, Бог ему судья…
Прапорщик много повидал на своем веку, но тут к горлу подкатил комок, он непроизвольно зашарил по карманам, ища сигареты:
— Покурим?
Лескин отказался и вновь уткнулся в окно. Выскочив в тамбур вагона, прапорщик от души выругался. Попади ему сейчас под руку этот «любвеобильный» отчим, тому вновь пришлось бы лечь в больницу и надолго. Но больше всего прапорщика вывело из себя то, что в райвоенкомате будто ослепли: разве не видели, кого призывают в армию и куда направляют служить, ведь в конце концов можно было распределить или на Дальний Восток, или на Север. А тут взяли единственного мужика из многодетной семьи да в самое пекло… Тамара Ивановна известие о переводе сына в группу каменщиков и про его поход в райвоенкомат, где он просил призвать его в армию, восприняла, как любая мать. Сначала чуть ли не в слезы бросилась, а затем успокоилась. Ну что особенного случилось? Пришел срок сыну отдать свой воинский долг, так ведь не ему одному приходит время служить. Не откупаться же от призыва, — как потом людям в глаза смотреть? Конечно, трудно матери, но, видимо, такова доля. И как бы ей тяжко ни придется с оставшимися детьми, не пропадут же без Сергея, люди помогут в случае чего. России везло всегда: в наших деревнях были такие женщины, которые понимали свой материнский долг и благословляли своих сыновей на ратную службу. Им бы памятники поставить в каждой деревне, чтоб к ним клали букеты цветов за самую трудную долю — долю солдатской матери. И таким, как Тамара Иванова, кланяться надо в пояс.
Окурок сигареты обжег пальцы, прапорщик выбросил его и вернулся в вагон, в плацкартный отсек, где сидел Лескин:
— Тебя как звать-то, парень?!
— Сергей.
— Тогда скажи мне, Сергей, как вы выживали-то без отчима? Тот пожал плечами:
— Хозяйством. Заготавливал корма для скотины, работал на огороде, пас скот, привозил, пилил, колол дрова на зиму… Труднее стало, когда закончил восемь классов и решил, что мне надо ехать получать какую-то специальность в Пензу. Выбрал профессию электросварщика и поступил в училище. Но не представлял, что так сиротливо буду чувствовать себя в городе без своих, чуть ли не каждый день собирался домой. Но что я на селе без стоящей специальности? Мне же еще младшеньких на ноги надо поднимать. И тут Сергей снова улыбнулся:
— Не знаю, как бы я выдержал, не сбежал назад, в деревню, если бы не Людмила, — он перехватил вопросительный взгляд прапорщика.
— Ах да, я же о ней не рассказывал… Словом, Люда приехала в Бекетовку на летние каникулы, мы познакомились, стали встречаться, так мать стала такие планы насчет нас строить, что хоть завтра в ЗАГС…
— А ты сам-то строил? — прапорщику откровенно нравилась открытость парня.
— Правильно ли это будет назвать планами? Нет, тут что-то другое. Наверное, можно говорить об отношениях, чувствах. Мы с ней часто встречались в Пензе. Это еще крепко держало и в городе… Но потом я решил: надо идти в армию. Сходил в военкомат, перевелся в другую учебную группу на специальность «каменщик», чтобы выпуск в училище совпал аккурат с осенним призывом. Я ведь как рассуждал? Профессия на руках, на личном фронте тоже относительно ясно и без всяких перемен, так чем быстрей отслужу в армии, тем быстрее вернусь домой, и начнется тогда действительно нормальная жизнь. Тут как раз и младшенькие подрастут, им понадобится мужской пригляд, да и зарабатывать буду, чтобы дать им какое-то образование. Главное, матери с ними легче станет, а эти два года как-нибудь выдюжит, да и пролетят они — не успеешь оглянуться. Правда, товарищ прапорщик?
— Правда, Сергей, — тот встал, делая вид, что вновь ищет сигареты. Ну что он еще мог ответить? Прапорщик прошел в свое купе, достал из чемодана пару конвертов, авторучку и вернулся к Сергею:
— Как маму звать?
— Тамара Ивановна, — удивился тот вопросу.
— Вот и напиши ей сразу письмо, как только приедешь на место. Считай это моим приказом.
— Да я и так обязательно бы написал, — для Сергея поступок прапорщика был несколько непонятен. Впрочем, и прапорщик не смог бы объяснить его, просто сердце подсказало, а руки сделали. Так бывает в жизни, когда объяснять и не надо.
Конверты прапорщика действительно оказались под рукой кстати. В первый Сергей вложил письмо: «Здравствуй, мама! Вот прибыл к месту назначения. Самая южная точка СССР, город Кушка Туркменской ССР. Служим на самой границе, от границы — один километр. 7 ноября буду принимать присягу, а в декабре нас отправят за границу в Афганистан…» Как же обожгло сердце Тамары Ивановны, когда она прочитала: «Нас отправляют за границу в Афганистан», как будто сын написал ей, что «отправляют» навсегда туда, откуда не возвращаются… Эта боль почти не покидала ее. Немного отпустила, когда в одном из следующих писем Сергей написал: «Ну, как там твое здоровье, как ребятня — слушается ли тебя? Если Андрей не слушается, передай, приеду из армии, воспитаю…» Ее успокоили слова Сергея «приеду из армии…», и она поверила: он вернется.
Он вернулся, почерневшим в одночасье, в феврале. В цинковом гробу. Сопровождавшие «груз 200» передали Тамаре Ивановне похоронку, в которой извещалось, что Сергей Владимирович Лескин, 1962 года рождения, наводчик боевой машины, погиб, неся службу в карауле. Что произошло с ним, расследованием точно не установлено. А может, оно особо и не прилагало служебного усердия для установления истины? Ведь так просто списать ЧП на мертвого. Особенно на войне, где жизнь обесценивается до листка похоронки так легко, будто солдат не живой человек, а манекен. Не потому ли их так много положили на афганской земле? Не потому ли так много тайн оставила эта необъявленная война? Тамара Ивановна добилась вскрытия цинкового гроба со своим сыном. Она увидела его — успокоенного, бледнолицего, непривычного, без улыбки, которую помнят все встречавшиеся
