яме несчастного узника, а у того не было сил даже поднять руку и кинуться в назойливую мелюзгу костью из валяющихся вокруг — «наказание» за нарушение на этот раз оказалось очень крутым, куда забористее, чем в прошлые разы.
— …ты обидел моего братика, и я этого так не спущу! Ты даже не знаешь, кто мой папа! Ты, мерзкая гадкая сволочь…
Пётр еле-еле смог поднять руку, потянулся к чьей-то черепушке, лежащей рядом… И бессильно откинулся на спину. Каждое движение отдавалось болью, и совсем не было сил двигаться — будто впервые встал с постели после долгой-долгой болезни. А писклявый голосок очень болезненно отдавался в голове, и от него избавиться хотелось больше всего на свете…
— И-и-и-и, мышь!
Раздавшийся вдруг истошный визг заставил Петра вздрогнуть и поднять голову наверх, несмотря на то, что это стоило ему огромных усилий. Закрывавшая дневной, или уже вечерний, свет маленькая головка наконец пропала, и наступила долгожданная блаженная тишина.
Которая продлилась очень недолго. Вниз шлёпнулось что-то, плохо различимое в темноте, а перед глазами почти сразу появилась полупрозрачная дымка.
«Это оказалось ещё веселее, чем я думал! Никогда бы не подумал, что она так боится мышей!»
«Да уж, так завизжала…»
«Именно! Завизжала! И вскочила на табуретку! Так вскочила, что я снизу всё, что у неё под юбками, разглядел! Вот это скажу тебе вареник! А как её сиськи колыхнулись в прыжке… Сначала вверх, потом вниз… Как две спелых дыньки!»
«Табуретка? Сиськи? Дынька? Вареник? Я думал, это маленькая девочка…»
«Какая маленькая? Ты чего? Да у ней внуки уже! От этого, как там его… От мужа её! Который когда-то меня взгрел, за то, что приставал к ней! А ты что же это, думал, я по малолетним?..»
«А, призрак… Я просто решил, что это ты про девчонку, которую сейчас прогнал…»
«Про пигалицу? Нет, чего мне до неё…»
«Ты достал то, что я просил?»
«Да. Вон, смотри, в том углу…»
Тело Петра начало понемногу слушаться, и он прополз в указанном направлении. Там, среди разбросанных тут и там костей и мусора, нашёлся моток ниток с воткнутой в него иголкой и какая-то тряпка.
«Эй! Это что за панталоны, призрак? Я же просил чего-нибудь, что сгодится под полотнище для знамени!»
«Что нашёл, то и притащил. Нет бы, спасибо сказал! И ты не задумывался над тем, что маленькая мышка физически не может многое на себе унести?..»
Пётр расправил принесённые ему панталоны и молча уставился на них.
«Да чего ты смотришь? Принимайся за дело! Вон, тот острый осколок, которым ты себе руку резал. Им и распори. И сшей, где надо. Будет нормальное полотнище!»
«Мне же нужно знамя! Устрашающее врагов и вдохновляющее друзей! Так, чтобы все, кто против, посмотрели — и сразу сильно-сильно испугались. А те, кто за — воодушевились и пошли в бой. Но кто будет бояться панталонов на палке?»
«Ну, во-первых, кто узнает, что это панталоны? А во-вторых… Где ты здесь палку-то найдёшь? Это будут панталоны на берцовой кости, их тут несколько штук валяется. А это уже совсем другой разговор! Если ещё и череп сверху насадишь, как мы договаривались… Уж поверь, никто даже не спросит, из чего сделано это знамя!»
«Не знаю, не знаю…»
Тем не менее, за дело Пётр взялся. И следующие полчаса можно было наблюдать удивительное зрелище: кроящего и шьющего тролля. Света было мало, и заниматься всем этим приходилось едва ди не на ощупь, из-за чего результат получался далеко не идеальным. Тем не менее, распоротые панталоны вскоре превратились во что-то, отдалённо похожее на прямоугольник.
— Уф. Как я… Устал, — Пётр обессиленно откинулся на земляную стену тюрьмы, и воздел очи к небу. — Лучше бы дифференциальные уравнения решал! Или задачки по сопромату…
«О, да ты говоришь почти нормально…»
— И правда. Мой голос снова со мной! А это значит… Вот то-то, все вы гордецы! Жопа, жопа, жопа, жопа. Спросили бы, что делали отцы! Жопа, жопа, жопа..«
«Эй, ты чего? Что с тобой?»
— Заткнись и слушай! Я стихи читаю! Учились бы, на старших глядя. Жопа, жопа, жопа…
«Херовые у тебя какие-то стихи. Даже не херовые. Жопные!»
— Какие знаю… А ты что, можешь лучше?
«Конечно! Да сколько угодно. Вот, например: что-то пахнет гарью, не ебут ли Марью?»
— Мне не понравилось. Так что слушай меня дальше! Мы, например, или покойник дядя… Жопа, жопа, жопа…
«Зачем ты всё время жопу поминаешь? Это же не в рифму!»
— Как умею! Жопа, жопа, жопа…
«Ну ты хоть разнообразил бы, что ли, репертуар-то свой! Там — хер, манда…»
— Так что, призрак? Ты можешь прочитать какой-нибудь стих? И так, чтобы мне понравилось? А то смотри, сейчас как продолжу! Уже продолжаю! Максим Петрович, он не то на серебре — на золоте едал, сто человек к услугам… «Езжал» там ещё как-то и на чём-то, но этого я не помню… Жопа, жопа, хер, манда…
«Стой, стой. Не надо. Давай лучше я… Вот: Зин, не надо в челюсть! Зин, не надо в пах! Ссорятся же люди как-то на словах!..»
— Опять не понравилось. Плохой стих… Век при дворе, да при каком дворе… Жопа, жопа, хер, манда… Тогда не то, что ныне… Жопа, жопа, хер, манда…
«Слушай. Ты что, ругательных слов не знаешь?»
— С чего ты так решил?
«Ну, я тебе сказал эти „хер, манда“, ты их и начал добавлять к своей драгоценной жопе везде…»
— И вовсе даже нет!
«А мне кажется, что да. Так вот, слушай и просвещайся, юный поддаван…»
В течение следующих нескольких минут призрак перечислял все ругательные слова, которые знает, а Пётр наконец перестал пытаться читать стихи и молча вышивал на будущем «знамени» узоры, усердно мотая новые знания на ус и даже иногда переспрашивая, что то или иное слово значит. От объёма полученных новых знаний у бедолаги вскоре начала пухнуть голова — ни на одном занятии, наверное, кроме английского,
