его, прежде чем мы сможем взять его на рынок.
Хоуп не успевает и глазом моргнуть, как Сэнди подносит ложку ко рту и делает глоток. Хоуп отступает назад, прикусив губу. Сначала ничего не происходит. Затем плечи Сэнди начинают слегка подрагивать, а после подпрыгивать вверх-вниз, и именно тогда из него вырываются смешки. Они становятся всё громче и громче, пока он не запрокидывает голову и не разражается раскатистым смехом над каменистой серой вершиной холма.
Одна особенность смеха, о которой все знают, – это то, что он очень заразителен. Вскоре Хоуп и Оливер тоже смеются. Хоуп смеётся и смеётся до тех пор, пока у неё не начинают болеть живот и течь слезы, и она видит, как Оливер катается на спине, дрыгая четырьмя костлявыми ногами, а его живот вздымается и опадает.
Наконец Сэнди, пошатываясь, добирается до кибитки, где его лошадь смотрит на него с полным достоинства недоумением, а он опирается на колёсную арку и хватается за живот, пока смех наконец не стихает. Затем он выпрямляется, оборачивается и говорит, вытирая глаза:
– Да, ничто так не поднимает настроение, как хороший смех! – Он возвращается к котлу и снова помешивает сладко пахнущее зелье, затем мягко хлопает Хоуп по спине. – Это, – говорит он, – прекрасное зелье смеха, душенька. Разлей его по бутылкам и отнеси в хранилище. Мы отправимся на рынок сегодня вечером.
Хоуп улыбается ему, счастье почти окрыляет её. Она берёт коробку с маленькими пустыми бутылочками из-под зелий и аккуратно наполняет каждую из них. Пока она работает, Оливер плюхается рядом и начинает расчёсывать шерсть на своих передних лапах.
– Старик очень доволен, – говорит он. – Даже горд.
Хоуп закупоривает последнюю бутылку и кладёт её в коробку к остальным.
– Ты действительно так думаешь?
Она бросает взгляд на Сэнди, который сейчас сидит на камне, потягивая горячий чай из крапивы и глядя на лес внизу. Иногда он так делает, просто сидит и смотрит, как будто его глаза снимают слои с окружающего мира, чтобы обнажить похороненные воспоминания о прошлом. Он всегда выглядит таким серьёзным в эти одинокие моменты размышлений. Серьёзным и печальным.
– Ему нравится думать, что он умеет прятать свои чувства, – говорит Оливер, – но я хорошо понимаю его. Люди, знаешь ли, очень эмоциональные существа – и ужасно умеют это скрывать. Поверь мне, Хоуп, он очень доволен твоими успехами.
Мысль о том, что старый ворчун Сэнди гордится ею, вызывает улыбку на лице Хоуп.
– Я отнесу это в хранилище, – говорит она, беря коробку.
Она относит её в кибитку, кладёт на стол Сэнди, а затем приседает и хватается за металлическую ручку люка на деревянном полу. Хоуп рывком открывает люк, обнажая перекладины деревянной лестницы.
Она хватает коробку с зельями смеха, садится на пол и опускает ноги в невозможный люк. Её ноги нащупывают ступеньки, она перекладывает коробку в одну руку, а за лестницу хватается другой и спускается вниз, в темноту.
В тот момент, когда её голова опускается ниже уровня пола, в темноте волшебным образом загораются две лампы, освещая хранилище. Почти каждый дюйм помещения наполнен магией. Здесь сотни зелий, стоящих в бутылочках, которые поблёскивают в сером свете лампы. Зелья трансформации, эликсиры для сращивания сломанных костей, противоядия. Но не вся магия проявляется в виде зелий. Существуют также волшебные палочки, похожие на длинные тонкие спички, кончики которых погружены в мощные заклинания – такие, которые используются для дуэлей или мгновенного управления огнём или ветром, – которые высохли и будут бездействовать до тех пор, пока маг их не подожжёт. А ещё есть свечи для заклинаний, которые разливают в формы для свечей прямо из котла. При горении дым от этих свечей может помочь людям общаться на больших расстояниях, или оживить важные воспоминания, или позволить им предсказать возможные варианты развития будущего.
Она тщательно наклеивает этикетки на новые зелья и ставит флаконы на одно из немногих свободных мест на полке. Затем она шагает одной ногой на лестницу.
Но не поднимается. Пока что.
Она медленно поворачивается обратно к хранилищу, бабочки порхают у неё в животе. Она бросает взгляд назад, на люк, и не видит ничего, кроме корешков множества серых книг, смотрящих на неё с книжной полки на потолке кибитки.
Берег чист.
Хоуп прикусывает нижнюю губу, смотрит на свои руки, размышляя, должна ли она…
Прошло четыре года с того дня в лесу, когда впервые проявился её цвет. С тех пор Сэнди приходилось снова и снова менять лекарство, делать его всё более и более крепким, чтобы держать цвет под контролем.
Но за последние несколько лунных циклов произошли изменения.
Хоуп начала осваивать совершенно замечательный навык. Секретный навык, конечно. Она никогда не смогла бы рассказать Сэнди. Или Оливеру. Они бы сошли с ума от беспокойства, если бы узнали – и она полагает, что они были бы правы. То, что она делала… то, что она собирается сделать снова, опасно и эгоисично.
Но она не может сопротивляться.
Ещё один взгляд, чтобы убедиться, что всё чисто, и она закрывает глаза.
Она концентрируется на сердцебиении, беге крови по венам. Она помнит ощущение цвета на кончиках пальцев, тепло и жизнь.
Радость.
И вот оно приходит, то самое тепло, разливающееся по пальцам, рукам, плечам. Оно преодолевает защиту зелья Сэнди, прорываясь наружу. Распространяется по голове, лицу. Даже волосы кажутся живыми. Затем, когда всё её существо наполняется магией, она протягивает руки и открывает глаза.
И вот он. Цвет.
Тёплый коричневый цвет кожи, голубовато-зелёные рукава пальто, красные ботинки. Вид этих красок разжигает огонь в её душе, делает сердце лёгким и наполненным.
Под ногами жёлто-коричневая текстура половиц сияет на свету. Хоуп делает шаг вперёд, и ещё один, каждый раз раскрашивая другое пятно на полу, а затем протягивает руку и проводит пальцами по рядам заклинаний: серые флаконы, свечи и палочки оживают мазками ослепительного цвета, когда её кончики пальцев касаются их. Зелёные и синие, красные и розовые, пурпурные и фиалковые зелья переливаются перед глазами Хоуп, и при виде их ей кажется, что она парит.
– Хоуп? Ты там что, уснула? – раздаётся сверху голос Сэнди. – Мы уезжаем. Поторопись!
Она задыхается, и сила цвета исчезает. Она роется в кармане и делает глоток зелья, скрывающего цвет, которое Сэнди даёт ей с детства. Сразу же согревающие, подбадривающие, великолепные объятия цвета ослабляют свою хватку, оставляя её кожу тёмно-серой, а пальто – грязно-белым.
Всё снова становится холодным.
Когда она поднимается по лестнице обратно в кибитку, в сердце остаётся знакомая боль утраты. Цвет – это жизнь, а
