не получил ничего, а твои люди погибли. Я не удивлюсь, если после этой схватки соплеменники обломают тебе рога и выберут нового вожака. Зачем им тупой командир?
Кушаны засмеялись. Горец подавленно молчал, при этом его воины растерянно переглядывались. Они уже поняли, что их не убьют, поэтому хотели только одного – побыстрее убраться с перевала.
– Идите, – приказал Тахмурес.
– Подожди, – Мадий поднял руку, давая понять, что отпускать врагов еще рано.
Он подошел к одному из трупов, наклонился над ним, а затем отрезал оба уха. Тарины злобно взвыли, тогда оракзай, повернувшись к ним лицом, мстительно потряс трофеем.
– Этого убил я, – бросил он Тахмуресу, возвращаясь на свое место. – Теперь можешь их отпустить.
Горцы собрали убитых соплеменников, после чего потащили их вниз по склону, скользя в грязи. Стихия не унималась. На смену косой стене ливня пришла морось, перешедшая в мелкий град.
Тахмурес решил заночевать на перевале. Снова пришлось обойтись без костра, потому что спускаться за дровами в ельник он никому не разрешил. Коня с перебитыми ногами закололи, а нарезанное тонкими ломтями мясо ели сырым, заедая луком и сильфием.
– Зачем тебе уши мертвого тарина? – спросил Тахмурес оракзая, когда они сидели рядом, отрывая зубами куски конины.
– Как зачем? – удивился тот.
Но, вспомнив, что перед ним чужак, принялся объяснять. – Это боевой трофей. Лучше, конечно, отрезать у врага голову, но у нас впереди длинная дорога, а лишний груз – это обуза. С сегодняшнего дня я Аста-Пехлеван, человек, убивший восемь душманов[103]. Теперь я имею право установить перед своим домом столб, на котором буду отмечать победы. Просверлю в нем дырки, верхушку покрою красным платком. Как убью нового душмана, просуну в дырку ивовую ветку, свернув ее кольцом.
– Это единственная привилегия?
– Нет. Я могу претендовать на место уты, верховного жреца. Оно дорогого стоит: ута живет в лучшем доме в самой крупной деревне, ему полагаются лучшие куски от каждого принесенного в жертву животного, а свои стада он гонит на летнее пастбище на несколько дней раньше других. Поэтому его скот всегда упитанный.
– Какие у него обязанности?
Мадий принялся загибать пальцы.
– Ухаживать за святилищами, определять по солнцу, когда наступает пора проводить сезонные обряды, отбирать лучших животных для жертвоприношений… Еще он должен молиться, чтобы и юши не трогали соплеменников, и боги помогали. Во время праздников ута исполняет священный танец, надев на голову украшенную перьями фазана тиару и держа в руках церемониальный топорик. Оракзаи верят, что когда-то давно ута похитил у юшей пучок ячменя и виноградную лозу. Правда, лишился за это глаза. Его все уважают.
– Жизнь становится сладкой как мед? – усмехнулся Тахмурес.
Мадий внимательно посмотрел на кушана, ему не понравилась эта усмешка. Не ответив, он развязал хурджун и достал кожаный мешочек. Зачерпнул из него двумя пальцами немного вязкой смеси, состоящей из золы веточек можжевельника, перемолотых семян руты и масла гхи[104], намазал десны. Когда зелье ударило в голову, продолжил:
– Не думай, что ута только блаженствует. Кому много дается, с того много спрашивается. После назначения он должен жить в абсолютной духовной чистоте. Для этого ему приходится соблюдать различные меры предосторожности, а племя следит за каждым его шагом. Например, ута не может посещать кладбища… должен даже избегать троп, которые к ним ведут. Он не может входить в дом умершего фарсивана до тех пор, пока там не установят изображение покойного. Самый большой проступок – прикосновение к женщине во время ее нечистого периода или беременности. Такое осквернение карается отлучением от звания уты. Представь себе: жить в напряжении, все время думая, как бы случайно не нарушить какой-нибудь запрет…
– Ута – главный в племени?
– Нет. Есть высший ранг – урджаст. Он распоряжается водой, а также всем, что фарсиваны собирают или добывают за пределами селений – плодами, медом, орехами, дичью… Назначает время сева и жатвы. Чтобы стать урджастом, нужно три года подряд устраивать щедрые праздники, на которые приглашаются пехлеваны, то есть богатыри, из всех селений племени, даже самых дальних. При жизни ему устанавливается памятник в виде пирамиды из камней, а после смерти в землю рядом с постаментом, на котором стоит его гроб, вкапывают деревянную статую с дырками по числу убитых им душманов. Раз в год гроб открывают, чтобы намазать кости жиром, при этом бьют в большие барабаны. Но если покойнику не будут оказаны все положенные почести, его душа превратится в медведя или юша. Он будет бродить по окрестностям, подстерегая односельчан, а кто зазевался – того он сожрет…
Оракзай замялся.
– Но я вряд ли стану урджастом.
– Почему?
– У меня нет столько денег. Я же говорил, мы купцов не убиваем, пугаем только… Все богатство остается при них. Так что мне светит лишь ранг уты.
– Получается, что утой становится самый сильный и бесстрашный воин деревни, а не самый богатый. Так?
– У оракзаев – да, потому что мы не ищем легких путей. Но у других племен, например, у таринов, утой может стать любой зажиточный фарсиван, если устроит пышный праздник. Вот поэтому тарины никудышные воины: думают только о золоте.
Проводник плюнул в ту сторону, куда ушли дикари. Затем накрылся шкурой и улегся спать. Тахмурес снова долго стоял на гребне, вглядываясь в долину. Где-то далеко в небо поднимались струйки дыма.
Подошел Фарид, десятник, с которым командир бился бок о бок не в одном сражении.
– Похоже, горит кишлак. Они уже близко.
– Да, – мрачно подтвердил Тахмурес. – Не дальше дневного перехода. Иди ложись, скоро я вас подниму. Надо уходить.
Глубокой ночью он растолкал воинов, после чего отряд тронулся в путь, освещая дорогу факелами.
Глава 4
Бактриана, 113-й год Кушанской эры, месяц Хаурватат[105]
1
Вся компания была в сборе: друзья расположились полукругом возле очага в доме иудеев. Рыжий Иона сидел рядом с Миррой, держа ее руку в своей, а Аглая прильнула к Куджуле, положив голову ему на плечо.
Шаддай подался вперед от волнения – ему хотелось побыстрее приступить к разгадыванию тайны сокровища. Иешуа подвинулся в сторону, чтобы пламя освещало лежащий перед ним свинцовый кодекс.
Он говорил, а гости внимательно слушали.
– Ну вот так мы и додумались до того, что искать надо в греческих храмах.
– Да… – удивленно протянул Куджула. – Если то, что рассказал Ицхак, – правда, то речь идет о грудах драгоценной утвари – просто золотые горы!
– Дело не в золоте, – мягко поправил друга Иешуа. – Да, священные реликвии сделаны из драгоценных металлов
