на крыльцо светлое, да в доме никого нет.
Один улетел по ветру, другой уплыл по воду,
А третий пьет горькую, да все поет об одном:
Весело лететь ласточке над золотым проводом,
Восемь тысяч вольт под каждым крылом…
Одному дала с чистых глаз, другому из шалости,
А сама ждала третьего — да уж сколько лет…
Ведь если нужно мужика в дом — так вот он, пожалуйста;
Но ведь я тебя знаю — ты хочешь, чего здесь нет.
Так ты не плачь, моя милая;
Ты не плачь, красавица;
Нам с тобой ждать нечего, нам вышел указ.
Ведь мы ж из серебра-золота, что с нами станется,
Ну а вы, кто остались здесь — молитесь за нас.
Сувлехим Такац
Его звали Сувлехим Такац,
И он служил почтовой змеей.
Женщины несли свои тела, как ножи,
Когда он шел со службы домой;
И как-то ночью он устал глядеть вниз,
И поднял глаза в небосвод;
И он сказал: "Я не знаю, что такое грехи,
Но мне душно здесь — пора вводить парусный флот!".
Они жили в полутемной избе,
В которой нечего было стеречь;
Они следили за развитием легенд,
Просто открывая дверь в печь;
И каждый раз, когда король бывал прав,
И ночь подходила к ним вброд,
Королева говорила: "Подбрось еще дров,
И я люблю тебя, и к нам идет парусный флот!".
Так сделай то, что хочется сделать,
Спой то, что хочется спеть.
Спой мне что-нибудь, что больше, чем слава,
И что-нибудь, что больше, чем смерть;
И может быть, тогда откроется дверь,
И звезды замедлят свой ход,
И мы встанем на пристани вместе,
Взявшись за руки; глядя на парусный флот.
Не пей вина, гертруда
В Ипатьевской слободе по улицам водят коня.
На улицах пьяный бардак;
На улицах полный привет.
А на нем узда изо льда;
На нем — венец из огня;
Он мог бы спалить этот город —
Но города, в сущности, нет.
А когда-то он был другим;
Он был женщиной с узким лицом;
На нем был черный корсаж,
А в корсаже спрятан кинжал.
И когда вокруг лилась кровь —
К нему в окно пришел гость;
И когда этот гость был внутри,
Он тихо-спокойно сказал:
Не пей вина, Гертруда;
Пьянство не красит дам.
Напьешься в хлам — и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь —
Якорь не подведет;
А ежели поймешь, что сансара — нирвана,
То всяка печаль пройдет.
Пускай проходят века;
По небу едет река
И всем, кто поднимет глаза,
Из лодочки машет рука;
Пускай на сердце разброд,
Но всем, кто хочет и ждет,
Достаточно бросить играть —
И сердце с улыбкой споет:
Не пей вина, Гертруда,
Пьянство не красит дам.
Напьешься в хлам — и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь —
Якорь не подведет;
А если поймешь, что сансара — нирвана,
То всяка печаль пройдет.
НАВИГАТОР, 1995
Голубой огонек
Черный ветер гудит над мостами,
Черной гарью покрыта земля.
Незнакомые смотрят волками,
И один из них, может быть, я.
Моя жизнь дребезжит, как дрезина,
А могла бы лететь мотыльком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.
Не корите меня за ухарство,
Не стыдите разбитым лицом.
Я хотел бы венчаться на царство,
Или просто ходить под венцом —
Но не купишь судьбы в магазине,
Не прижжешь ей хвоста угольком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.
Мне не жаль, что я здесь не прижился;
Не жаль, что родился и жил;
Попадись мне, кто все так придумал —
Я бы сам его здесь придушил;
Только поздно — мы все на вершине,
И теперь только вниз босиком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.
Последний поворот
Меня зовут последний поворот,
Меня вы знаете сами
По вкусу водки из сырой земли
И хлеба со слезами.
В моем дому все хрен да полынь,
Дыра в башке — обнова;
Мне нож по сердцу там, где хорошо,
Я дома там, где херово.
На кой мне хрен ваш город золотой,
На кой мне хрен петь складно —
В моей душе семь сотен лет пожар,
Забыть бы все — и ладно.
А если завтра в чистый рай
Под белы руки взят буду —
Апостол Петр, ой батька Николай,
Возьми меня отсюда.
А в чистом небе два крыла
Чертят дугу исправно…
Я сам хромой, и все мои дела —
Налей еще — и славно.
Кладбище
Село солнце за Гималаи,
Чтоб назавтра вновь взойти;
Бредет йогин на кладбище
Отсекать привязанности.
У него труба из кости,
Он начнет в нее трубить;
Созовет голодных духов —
Их собой поить-кормить.
Они съедят его тело,
Они выпьют кровь до дна;
И к утру он чист-безгрешен,
Не привязан ни хрена.
Ох, мы тоже трубим в трубы,
У нас много трубачей;
