тушу.
— И мы сожрем это грёбаное пугало! Каждый из вас сегодня возьмет его силу себе! И уничтожит к чёрту этот сукин мир!
Толпа одобрительно заорала:
— К чёрту этот сукин мир!
На арену вернулся парень с подкреплением в виде пяти накаченных тел. Они взялись за медведя и, с трудом погрузив его тушу на подвезенную телегу, потащили прочь.
— Запомните, они боятся, — Илья понизил голос до доверительного шепота и вновь поднял до проникновенного надрыва лозунгов. — Власть боится нас! Боится своих детей! Потому что мы молоды и свободны! Нам нечего терять! Они нам ничего не дали! У нас ничего нет! Мы сами себе господа и возьмем все, что нам причитается, сами! Мы ничего никому не должны! Мы идём! Мы идём и сметём к чёрту их прогнившую систему!
— Сметем прогнившую систему! — забазлали с паллетов.
Илья пнул лежащую рядом собаку.
— Мы избранные! Мы революционеры, а «революционер знает только одну науку, науку разрушения»![1]
— Разрушения!
Собака, которую пнул Илья, медленно поднялась. С клыков стекала красная пена. Взгляд налитых кровью глаз выражал абсолютное безумие. Израненное животное растерялось лишь на мгновение, завидев рядом двигающееся тело, собака кинулась.
Аня вскрикнула, соскочив с дивана, но Лёха с силой дернул её за руку, вынуждая сесть обратно.
Илья чудом успел среагировать. Собака прыгнула, метя ему в глотку. Он бросил рупор и выставил согнутую в локте руку, защищая уязвимое место. Зубы бойцовского пса мертвой хваткой сомкнулись на предплечье. Илья свободной рукой, будто обнял собаку и, сделав плавное движение, свернул ей голову.
Толпа пришла в неописуемый восторг. Затопали, завопили в бешеном экстазе, все больше напоминая стадо диких зверей.
Илья швырнул труп на песок. Поднял брошенный рупор и продолжил:
— «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других»! [2]
Скинул с руки толстовку и продемонстрировал толпе рану от укуса.
У Ани перехватило дыхание, собака разорвала руку до самой кости. Илья должен был уже потерять сознание от болевого шока.
— «Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»![3]
— Революционного дела!!! — неистово вторила ему толпа.
Почувствовав напряженное внимание Ани, Илья уставился на неё холодным немигающим взглядом. Аню всасывало в черную дыру его глаз. Но любопытство было сильнее страха, а может, именно страх подстегивал любопытство. Аня пыталась отыскать в Илье хоть какие-то признаки боли, которую он превозмогал. Но ни лицо, ни глаза не выражали ничего, кроме всепоглощающей пустоты.
— «Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции»![4]
— Успех революции!
— «Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ея достижению»![5]
— Всегда готов! — подхватила со смехом толпа.
Надо признать, что Илья звучал убедительно. Его харизма и гипнотическая магия в голосе, его кровоточащая рана — призывали всё внутри подняться, вознегодовать и идти за ним. Аня даже поймала себя на том, что поддается чарующей силе его речи и готова вслед за ним и толпой выкрикивать пионерский клич: «Всегда готов!». Хотя говорил Илья полную ерунду.
Толпа верила в Илью, и эта вера подкидывала его над всеми. Наделяла властью и силой. Собравшиеся даже не пытались противиться этой паутине иллюзий.
— Всегда готовы! Помните это! Мы есть история! Мы те, кого она избрала своими солдатами! Карфаген должен быть разрушен!
Зрителя опять ответили взрывом восторга и обожания. Они неистовствовали так дико, что, казалось, вот-вот начнут рвать на себе одежду.
— И точка! На этом все! — И помолчав, добавил. — Камон, дальше культур про: Димончик понасилует ваши ушки и зачитает реп, традиционные бои без правил, присяга и пир с медведем! Сегодня мы обретем силу для борьбы!
Илья сошел с арены и на неё тут же прыгнул худощавый парень, обвешанный цепями, и с криками «Ёу-Ёу-Ёу, народ!» стал бессвязно бормотать в микрофон: «…Gold on my wrist, я юморист Пошутил не так, и ты попал в black-list Государева немилость, хоть я вроде бы и чистый Небо — самолётам, а цензура для артиста…».[6]
Аня пропустила момент, когда рядом с их диваном появился Илья. Он стоял чуть в стороне с тем самым парнем, который помогал ему добить животных, и с лаской удава внушал ему:
— Ма-акс, рили, полудохлая тварь испортила мне шкуру. Видишь? А татуха была зачетная. Кто-то должен мне это компенсировать. Рили? Но чушь, чушь!.. — вдруг перебил он себя. — Камон, я ведь не мелочная свинья?!
Макс в противовес спокойствию Ильи замер навытяжку, потупив глаза. На лбу выступила испарина, он сдавленно выдавил:
— Нет.
Илья нежно провел искалеченной рукой по щеке Макса, оставляя на ней кровавый след, дружелюбно улыбнулся.
— Моя проблема в том, что я не люблю тех, кто плохо делает свою работу. Я начинаю подозревать, что они специально, что они предатели. А эта сука… Она ведь кинулась с той стороны, с той самой от которой я не ожидал удара — с твоей стороны, бро.
— Прости, Илья. Я не специально, я просто не заметил… — плаксиво забормотал Макс.
— Да, изи! Камон, не надо оправдываться, Ма-акс. Это произвело нужный эффект. Если бы у меня возникли сомнения на твой счет, то…
У Ани шевелились волосы от этой спокойной, доверительной угрозы. Хотелось зажать уши, но вместо этого она жадно вслушивалась в беседу. Илья притянул парня поближе к себе, и что-то шепнул ему на ухо, отчего тот побелел еще сильнее.
— Камон, скажи тупоголовым, чтоб убрали эту дохлятину! — быстро перешел Илья на свой обычный повелительный тон.
— Ок, — кивнул Макс, облегченно выдыхая.
— И еще, сука вырвала мне мясцо, — Илья опять махнул перед лицом Макса порванной рукой, — нужно обработать и остановить кровь. Аптечка внизу. В темпе двигай, чё тормозишь?!
Макс еще раз кивнул и, спотыкаясь, побежал исполнять поручения.
Аня вернула фокус внимания в себя. За просмотром чужой драмы она как-то забыла о своей. Но Лёха любезно напомнил:
— Илюх, вы пока здесь заняты, и культ про у нас забита интересными зрелищами, — подорвался к Илье обиженный, что его нет в списке развлечений, Лёха. — Я пойду, займусь девкой наедине, в своей машине?
Мозг заработал, стал прикидывать варианты собственного спасения: сбежать от этого урода у нее не получится, но Аня где-то слышала, что как средство от изнасилования девушкам советовали обоссаться. Мочевой полный, но это казалось очередным бредом, из разряда кричите: «Пожар!»
Илья даже не посмотрел на Лёху, качнул головой.
— Нет, держи её здесь.
— Ты, значит, все-таки не откажешься от десерта на сцене? —
