несколько шагов, она на ходу подхватила со ступенек маленькую девочку в туфельках, которая уже клевала носом, засыпая, и ногой саданула по двери правления, распахнув ее.
– А ну! Быстро внутрь все! К печке! Бегом!
Бегом, конечно, никто не побежал. Сил у детей не было. Они потянулись за старшими ребятами, которые поднимая на ходу малышей, подталкивали их к входу.
– Матрена! Ты что это самоуправничаешь?
– А! Михалыч! Старый ты хрыч! Что это ты детишек на морозе бросил? Чай, не лето на дворе! Совесть есть у тебя, аль нет? Ты посмотри, в чем их привезли-то? Это тебе не валенки! – Матрена рывком поставила у печи табуретку и живо стянула с девочки и легкие туфельки, и рваные чулки. Осторожно приложив ножки ребенка к теплой печке, она принялась растирать ручки девочке.
– Моя ты рыбонька! Замерзла?
Девочка подняла глаза на незнакомую женщину, которая так громко кричала. Она была совсем не похожа на маму. Но что-то в ней было такое, что девочка не стала долго раздумывать, а, уткнувшись в грудь этой женщины, тут же уснула.
– Намаялось дите… – Матрена аккуратно переложила ребенка поудобнее и повернулась к председателю. – Михалыч! Вот ты вроде умный мужик, но как дело людей касается – совсем ума нема у тебя! Это ж дети! А ты их на улице бросил! Пусть замерзают?
– Да что ты мне… – Кузьма Михайлович включил было командный тон, но тут же притих, потому что Матрена шикнула на него и запричитала, запела колыбельную. Перейдя на шепот, он продолжил. – Ты мне тут не устраивай чего не надо, поняла? Их же только-только привезли. Не успел я еще. Да и глянь на них! Там же караул! Они мылись, небось, последний раз незнамо когда!
– А хоть бы и так! Что ж им теперь на морозе вместе с животностью своей замерзать? Не выдумывай мне! А то сейчас баб покличу, так живо на тебя управу найдем!
– Загрозила! Ты чего пришла-то? В хранилище ж должна быть ужо. Как там без бригадира?
– То и пришла, что Машка прибежала и сказала, что детвору привезли. Кто они, Михалыч? Да откудова?
– Из Ленинграда. – Михалыч понял, что гроза миновала, и подошел поближе. Говорил он теперь тихо, так чтобы дети не услышали. Хотя предосторожность эта была и вовсе ни к чему. Детвора, которая намерзлась в дороге так, что ломило руки и ноги, разомлела в тепле и уже большей частью спала, привалившись к теплой печке там, где хватило места, или приткнувшись по углам. – Беда там, Матренушка, беда страшная…
– Что беда, про то я знаю. А куда детвору-то теперь? Родня какая есть у них?
– Да какая родня?! – махнул рукой Михалыч. Ты глянь на них. Половина и имени своего произнести не умеет. Сопровождающие ихние, что везли-то, аккурат все полегли, когда поезд… Детву повыпихивали, кого успели, а сами… Эх! – Михалыч отвернулся, пряча слезы.
Сколько уж они видали этих эвакуированных… Но раньше-то это были взрослые. А если кто и попадался с ребятишками, то при мамках или родне дети были. А тут хоть плачь, хоть рыдай…
– Что ж делать будем, Михалыч? Глянь, какие они заморенные. Нельзя их дальше отправлять. Не доедут они никуда.
– Что предлагаешь?
– Давай народ собирать.
– Думаешь, возьмет кто? Свои по лавкам скачут.
– Или мы не люди? Где свои, там и этим место найдется.
Михалыч отловил соседского мальчишку и отправил его по дворам и в хранилище, где работали сегодня женщины.
– Чего звал, Михалыч? – Катерина, первая певунья на деревне и подруга Матрены, осеклась, шагнув за порог. – Это ж что такое?
– Дети, Катя! Не шуми! – Матрена потрогала пяточки девчушки, которая посапывала у нее на руках, и потянула с себя верхний платок.
Катя молча подошла и помогла ей освободить конец, на котором лежал ребенок. Матрена укутала ножки девчушки и кивнула на ребят.
– Видала?
– Страх какой! А худющие! Словно не кормили их…
– Так и не кормили же почти. Они из Ленинграда, Кать.
– Ох, горюшко! И куда их теперь?
– Сама как думаешь?
– Нельзя их дальше.
– Вот и я о чем. Бабы! Что делать будем?
– Деревня у нас большая. По дворам разберем. Только их все равно много. – Мария, соседка Матрены, покрутила головой. – Если только по двое-трое на двор.
– Я не возьму! – Капитолина, вдова с другого конца переулка Матрены, покачала головой. – Своих трое, куда мне еще? Не прокормимся.
– Правление поможет. – Михалыч кивнул на вопросительный взгляд Матрены.
– Много напомогаешь ты, Михалыч? Тут до весны бы протянуть…
– Ладно. Давайте так. У кого совсем беда – те пустые. А кто может – те возьмут.
– Ты это затеяла? – Капитолина нахмурилась, глядя на Матрену.
– Жизнь это затеяла, Капа. И перестань тут себя жалеть. Вон сколько тут бабонек и чуть ли не каждая с такой же бумажкой, как у тебя. Не хочешь – не бери. В твою сторону косо никто не глянет. Все знаем, что еле управляешься.
Девочка всхлипнула во сне, и Матрена покрепче прижала ее к себе, покачивая.
– Глянь-ко, в чем я эту пигалицу с крыльца забрала! – Матрена показала Капитолине туфельку. – И чулки как кружево у бабы Зины. Как не поморозилась еще!
Зинаида растолкала баб и наклонилась над мальчишками, которые спали вповалку в углу.
– На Мишаньку моего похож… Возьму его. И вот этих двоих.
Дело пошло веселее. Женщины тихонько будили детей и уводили их по домам.
– Мама! – девочка на руках Матрены вздрогнула и закричала.
– Тихо, тихо, моя рыбонька! Все хорошо будет!
Ребенок рванулся из ее рук. Поняв, что бежать ей больше некуда, девчушка разревелась.
– Ах ты, горюшко мое! Что ж ты плачешь, маленькая?
– Павлиииик… – малышка тянула руки к ребятам, которые столпились в другом углу избы.
– Павлик? Кто такой? – Матрена повернулась к мальчишкам.
– Это я. Она моя сестра.
Невысокий ладный паренек шагнул к печке, и девочка тут же успокоилась.
– Двое вас?
– Теперь – да. Была еще сестра. Да только… в поезде она осталась.
Мальчишка опустил глаза и протянул руки к девочке.
– Куда нас теперь?
– Ко мне пойдете? Матреной меня звать, фамилия – Зотова.
Мальчик поднял глаза, и Матрена ахнула. Такой синевы она никогда не видела. Мальчишка внимательно смотрел ей в глаза и думал. Потом медленно кивнул.
– Пойдем. Спасибо!
– Как звать-то ее?
– Ниночка.
Так дом Матрены пополнился двумя новыми жильцами. После того как Матрена в семи водах отмыла их в бане, махнув рукой на смущение Пашки и вопли Ниночки, оказалось, что кудри у девчушки точно такого же цвета, как косы у Маши, а Пашка хоть
