солнечного ожога или воздействия мороза. Я выкапывала корни и проверяла их под микроскопом: признаки патологической инфекции также отсутствовали. Но они напомнили мне забальзамированные корни елей в Лиллуэте: никаких новых корневых кончиков, только темные, неразветвленные стержневые корни. Вернувшись на участок, я увидела пышный травостой, поскольку все заросло ежей. Я ломала голову, откуда она взялась, когда подъехал владелец ранчо.
– Ваши деревья мертвы! – рассмеялся он, глядя на катастрофу.
– Да, и я не понимаю, что случилось.
Зато понимал он. Очень хорошо понимал. Разъяренный потерей места для выпаса, он густо засеял вырубку травой.
Наша группа (бурча под нос – в основном этим занималась я) убрала траву и снова засадила участок. Опять ничего не получилось. Первой погибла береза, затем лиственница, пихта и, наконец, кедр. В порядке чувствительности к свету и нехватке влаги.
Третья попытка на следующий год. Очередная неудача.
Четвертое высаживание.
И снова все саженцы погибли. Участок оказался черной дырой, в которой ничего не могло выжить. Ничего, кроме густой травы. Коровы ухмылялись при виде нас; мне захотелось собрать весь коровий навоз и вывалить его на грузовик хозяина ранчо. Я догадывалась, что в первый год травы лишили саженцы влаги, но у меня было тревожное ощущение, что пострадала почва. Я поспешила обвинить оппонента, но втайне понимала: активная подготовка территории нарушила лесную подстилку и соскоблила верхний слой почвы. Это не способствовало успеху.
Пихта Дугласа и лиственница западная образуют симбиозы только с эктомикоризными грибами, то есть грибами, которые покрывают внешнюю сторону кончиков корней, в то время как злаковые травы взаимодействуют только с арбускулярными микоризными грибами, которые проникают в клетки коры их корней.
Саженцы погибли от голода, потому что необходимые им микоризные грибы были вытеснены теми, которые нравились только этой чертовой траве. Меня осенило, что владелец ранчо помог мне разобраться в самом глубоком вопросе: имеет ли решающее значение для здоровья деревьев связь с правильным видом почвенных грибов?
На пятый год я снова посадила деревья, но на этот раз взяла почву из-под старых берез и елей в соседнем лесу. В треть посадочных лунок я добавила по чашке этой почвы. Я планировала сравнить эти деревца с теми, что высадила во вторую треть лунок – в местную землю без добавления почвы. Наконец для последней трети посадочных лунок я использовала почву из старого леса, которую облучили в лаборатории, чтобы убить все грибы. Это помогло бы мне выяснить, с чем именно связано улучшение состояния саженцев при использовании перенесенной почвы – живые грибы или только ее химический состав. После пяти попыток я чувствовала, что стою на пороге открытия.
Я вернулась на участок на следующий год. Саженцы, посаженные в почву из старого леса, прижились. Как и предполагалось, деревца в местной и в мертвой облученной почве погибли. Саженцы постигла та же печальная участь, которая годами преследовала их и нас. Я выкопала образцы растений, чтобы изучить под микроскопом. Как и следовало ожидать, у мертвых саженцев не было новых кончиков корней. Но, посмотрев на деревца, росшие в старой почве, я вскочила со стула.
Черт! Кончики корней покрывало великолепное разнообразие грибов. Желтые, белые, розовые, пурпурные, бежевые, черные, серые, кремовые – всех не перечислить.
Все дело было в почве.
Джин стала специалистом по лесам из пихты Дугласа и плохому росту саженцев в сухой, холодной местности, и я позвала ее посмотреть. Она сняла очки, заглянула в микроскоп и воскликнула: «Бинго!»
Я была вне себя от счастья, но при этом понимала, что нахожусь в самом начале пути. Недавно на горе Симард появились огромные вырубки, уничтожившие старые леса. Я проезжала по новой лесовозной дороге вдоль береговой линии, где мы некогда швартовали дедушкин плавучий дом. Где стоял сортир Джиггса. Водяное колесо дедушки Генри, его лоток-водовод. Теперь здесь одна вырубка переходила в другую. Сплошная валка, монокультурные посадки и опрыскивание изменили лес моего детства. Хотя я радовалась своему открытию, мое сердце разбивало безжалостное уничтожение деревьев. Я чувствовала, что моя обязанность – не дать их в обиду. Выступить против политики властей, которая ослабляла связи между деревьями и почвой. Землей. Нами и лесом.
Я также знала о рвении, стоящем за этой политикой и практикой, – рвении, подкрепленном деньгами.
В день окончания эксперимента я задержалась, чтобы впитать мудрость леса. Подошла к старой березе у реки Игл, где набирала почву для посадочных лунок. Проведя руками по бумажной коре, обтягивавшей широкий крепкий ствол, я прошептала благодарность дереву за то, что оно раскрыло мне некоторые свои секреты. За то, что спасло мой эксперимент.
Затем я дала ему обещание.
Обещание узнать, как деревья чувствуют другие растения, грибы и насекомых, как обмениваются с ними сигналами.
Рассказать всем об этом.
Гибель грибов в почве и разрушение микоризного симбиоза дали ответ на вопрос, почему умирали маленькие пожелтевшие елочки на моих первых насаждениях. Я поняла, что непредумышленное убийство микоризных грибов убивает и деревья. Деревьям помог гумус местных растений и возвращение в почву тех грибов, что содержались в этом гумусе.
Вдали вертолеты опрыскивали долины химическими препаратами, уничтожая тополя, ольхи и березы ради товарных культур – елей, сосен и пихт. Я ненавидела этот звук. Я должна была остановить его.
Меня особенно озадачивала война с ольхой, потому что Frankia – симбиотические бактерии в ее корнях – обладали уникальной способностью преобразовывать атмосферный азот в ту форму, которую этот невысокий кустарник мог использовать для образования листьев. Когда осенью ольха сбрасывала листья, и они разлагались, этот азот оказывался в почве, и окружающие сосны могли поглощать его через корни. Они зависели от этого процесса, потому что сосняки горели каждые сто лет, и большая часть азота уходила обратно в атмосферу.
Но если я надеюсь продвинуть методы лесоводства, мне потребуется гораздо больше знаний о состоянии почвы и о том, как деревья могут соединяться с другими растениями и обмениваться сигналами. Алан посоветовал мне вернуться в университет и получить диплом магистра. Мне было двадцать шесть.
Через несколько месяцев я уже училась в магистратуре Университета штата Орегон в Корваллисе. Я решила провести эксперимент, чтобы выяснить, убивает ли в действительности ольха сосны, как считает правительство, или ольха улучшает почву, привнося в нее азот, и тем самым помогает соснам расти.
Я ставила на второе.
Мое предположение оказалась гораздо более прозорливым, чем я могла представить. Я знала, что обличение политики свободного роста способно вызвать недовольство у властей. Но я не представляла, насколько оно будет велико.
