резко гаркнула на меня мамаша. — Не враги мы тебе! — Выставила она перед собой руки ладонями вперед.
— Да неужели? — рыкнул я каким-то чужим, низким и грудным голосом.
— Согласна, — не стала спорить со мной Глафира Митрофановна. — Ситуация не совсем однозначная…
— Совсем хреновая ситуация… — Я почувствовал, как мои губы растягиваются в жуткой ухмылке. — Для вас… — И мне отчего-то неимоверно захотелось ощутить на своих губах вкус её крови. Солоновато-металлического привкуса, горячей, дымящейся, живой…
— Глубокий вдох! Быстро! — видимо, оценив моё состояние, истошно заорала тетка. — Не медли, Рома! А то поздно будет!
Я, с трудом преодолевая желание впиться ей в горло зубами, а затем рвать, рвать и рвать, глубоко и мощно вдохнул. Желание срочно прибить кого-нибудь немного отступило. Но не до конца…
— А теперь медленно выдыхай… Медленнее! — продолжала командовать Глафира Митрофановна. — Еще медленнее! Теперь еще вдох! Выдох! Вдох — выдох!
Я послушно выполнил все её указания, и мне действительно стало легче. По крайней мере растворилась в голове красная пелена, а из глаз ушла тёмная призрачная дымка.
— Вот и хорошо! Вот и молодец! — продолжала приговаривать Глафира Митрофановна, пока я дышал. — Успокоиться тебе надо, Рома. Это ведовской дар в тебе прорастает, «корни» даёт, чтобы с твоей нервной системой соединиться и в одной связке работать…
Опаньки! Нервная система? И откуда темная крестьянка, дочка деревенской ведьмы таких научных терминов нахваталась? Ох, и непроста Глафира Митрофановна. Образованная ведь баба, только отчего-то скрывающая своё высшее образование! Я это еще при первом нашем разговоре понял.
— За гада прощения просим, товарищ Рома! — чистосердечно извинилась она, положив руку на сердце. И я это реально почувствовал. — За языком действительно надо следить, беду в такое тяжелое время очень просто накликать можно. Так говоришь, мать сама тебе дар отдала? — вкрадчиво поинтересовалась она.
Вот ведь лиса! Ну, никак эту тему отпускать не хочет. Понять её тоже можно: ведь явно дочке своей ведьмовской дар прочила. И не будь меня, Акулинке он точно бы по наследству достался. Мне ли об этом не знать?
— Сама старая ведьма и отдала! — Я не стал называть имён, что дар мне не бабка, а сама внучка и сосватала, Акулинка. А Степанида лишь «заверила» её решение. Сказала, что я надежнее им распоряжусь. Да и задаток у меня куда сильнее, чем у дочери вашей.
— С задатком согласна, — кивнула Глафира Митрофановна, — силён. Даже очень силён оказался! Где это видано, чтобы новик такие коленца со временем откалывал? Далеко пойдешь… Постой, а когда это мать тебе сказать успела?
— А вот как вы с дочкой из хаты вышли, так она и… — Я затупил, не зная, как определить состояние говорящей покойницы. Воскреснуть, она не воскресла, да и ожить — не ожила. Как была трупом, так и осталась. Однако, вместе с этим и говорить могла и шевелиться. Вот, как тут быть?
— Чего задумался, хлопец? — тронула меня за плечо Глафира Митрофановна, выдергивая из ступора.
— Да вот не знаю, каким образом мертвые говорить могут? — признался я.
— Ты еще многого не знаешь, — весело усмехнулась мамаша, — новик потому как! И к промыслу тебя никто из ведунов не готовил. Ты еще, небось, и в колдовство не верил до всего этого, как моя дурында? Атеизм-партия-комсомол? — скороговоркой произнесла она. — Религия — опиум для народа[1]? Дурь это полная!
— Мама! — неожиданно «очнулась» Акулинка, до сих пор пребывающая в прострации после всех моих фокусов. — Да кем вы меня перед чужим человеком-то выставляете?
— А кем тебя еще выставлять, если ты выгоды своей не понимаешь? — вновь наехала Глафира на дочь. — Такой дар упустила! Дурында, как есть дурында!
— Мама! — Девчушка даже ногой притопнула, выражая степень своего недовольства и несогласия с характеристикой мамаши, а затем обиженно надулась, скрестив руки на груди.
— Ты мне тут не дуйся! Ишь, моду взяла! — принялась воспитывать дочурку Глафира Митрофановна. — Кто тебе кроме матери родной правду в глаза скажет? А может быть, и права бабка твоя, чужому человеку дар передав — толку с тебя на этом поприще всё равно бы не было!
А вот это мамаша прямо в точку попала! Кто-кто, а я прекрасно знал, как тяготил ведьмовской дар Акулинку там, в будущем, ныне не случившимся. Думается мне, что и жизнь её совсем нерадостной была — не умела и не хотела она злые дела творить.
Я, допустим, тоже зла никому не желаю, но мне пока есть в какую сторону усилия направить. А дальше посмотрим, куда меня эта кривая дорожка выведет? Врагов у Советского Союза, а после и у России, еще на сотню лет хватит. Значит, и мне работа по «новому профилю» всегда найдётся.
Пока мамаша распекала строптивую дочку, я внимательно осмотрел кладбище, ставшее местом моего первого боевого столкновения в этом времени. Пробой сил, так сказать. И результатом я весьма остался доволен. Если такие возможности — это только самое начало «карьеры ведьмака», то каких же высот можно достичь, дотянув, например, до пресловутых пяти вед? А десяти? О тринадцати вообще молчу — судя по общению, пусть и короткому, уже с двумя ведьмами, это поистине недостижимый результат.
Я мельком взглянул на бездыханные трупы полицаев, в одном из которых до сих пор торчал мой нож. Посмотрел на старую ведьму, всё еще продолжающую ожидать захоронения в гробу на телеге и на окружающих меня женщин, продолжающих вести тихую перепалку. Вот кому война, а кому…
— Товарищи женщины! — вмешался я, стопоря на время извечную проблему «отцов и детей». — Заканчивайте уже!
Мать с дочкой резко замолчали и повернулись в мою сторону. И вид их не предвещал ничего хорошего. Если они сейчас объединят свои усилия, тогда мне точно не поздоровится, будь я хоть тысячу раз ведьмак!
— У нас тут, как бы, два трупа образовалось, если вы не заметили! — поспешно напомнил я. — Надо бы «прибраться», пока их в управе не хватились. Да и бабушку пора похоронить… — Это уже апелляция к родственным чувствам.
— Он прав, — угрюмо кивнула Глафира Митрофановна. — Дома договорим, — угрожающе пообещала она дочери.
— Обязательно поговорим, мама! — Не осталась в долгу и молодая язва. Похоже, что подобные пикировки для них дело
