class="p1">А голос-то знакомый. Я его уже точно где-то слышал… Точно-точно, и даже «видел» каким-то странным образом… Сказал бы мне кто раньше, что у меня синестетические[2] особенности нарисуются — не поверил бы никогда! Акулинка! — Наконец-то и имя девушки всплыло в моей памяти.
— Нет, не из-за ранения! — отчего-то зло и жестко отозвался второй женский голос.
Я его тоже вспомнил. Он принадлежал матери девушки — Глафире Митрофановне. С этими двумя женщинами «из прошлого» мы хоронили их бабку — ведьму-знахарку, или шептунью (хрен их разберёт), когда на кладбище заявились два полицая…
— Грёбаный парадонтоз! — Наконец-то в моей голове всё встало на свои места.
Я распахнул глаза и увидел нависающее над собой бледное лицо девчушки.
— Рома, ты как? — спросила меня Акулинка, со всей силы впиваясь пальцами в мое плечо. — Всё в порядке?
Я почувствовал, как небольшие, но крепкие ногти девушки сдирают мне до крови кожу под гимнастеркой. Конечно, настоящему мужчине быть расцарапанным страстной женщиной престижно, но не в таком же случае.
— Если руку отпустишь, будет совсем хорошо! — улыбнувшись сквозь силу, произнес я.
— Ой! — воскликнула Акулинка, разжав пальцы. — Поцарапала, наверное…
— До свадьбы заживёт! — небрежно отмахнулся я, старясь подняться на ноги.
С первой попытки у меня ничего не получилось — голова кружилась, а дрожащие ноги подгибались, словно гуттаперчевые. Несколько раз я валился на твердую землю, едва не расшибив лоб о ближайший могильный камень.
Наконец, с помощью Акулины, которая подхватила меня под руку, мне удалось подняться. А затем и выпрямиться в полный рост. Но ненадолго. Едва я крутанул головой в попытке осмотреться, меня резко переломило надвое и принялось полоскать какой-то ядовито-желтой дрянью с кровяными вкраплениями.
Рвало меня долго, «со смаком» и почти без перерывов. Временами я не мог сделать даже глотка воздуха, рискуя задохнуться, либо захлебнуться собственной кровавой рвотой. Вокруг меня, не останавливаясь и что-то причитая, кругами бегала Акулинка с глазами по пять копеек. Зато её мамаша, сложив руки на груди, всё это время неподвижно стояла, норовя прожечь меня гневным взглядом.
Наконец, приступ отступил, позволив отдышаться как следует, и отереть рукавом гимнастерки длинные тягучие слюни, свисающие едва не до самой земли. Так хреново, как в этот раз, мне никогда не было. Словно бы неведомая сила препарировала меня, раскидав на атомы, а затем собрав наново. Даже после смертельного ранения в моём родном времени мне было намного лучше. Хотя, может быть, это двойная доза промедола не дала мне ощутить всей «прелести» преждевременного ухода из жизни. Так под кайфом и откинулся…
Я, пошатываясь, добрался до деревянного поминального столика с двумя лавками, на моё счастье оказавшегося совсем рядом. Рухнув задницей на выветренную древесину, я откинулся спиной на край стола. Слабость накатывала волнами, но мне стало ощутимо легче. Я чувствовал, что через пару-тройку минут буду «почти в норме». Такой, конечно, относительной норме, но сдохнуть окончательно я уже не боялся.
— Что это было, мать вашу? — выдохнул я, когда дыхание немного выровнялось.
— Ты мою маму не поминай! — Глафира Митрофановна грозно двинулась в мою сторону. — Значит, вот кто её силу себе присвоил? Отвечай, гад этакий, как сумел наш семейный дар умыкнуть?
[1] Премия Дарвина (англ. Darwin Awards) — виртуальная антипремия, ежегодно присуждаемая лицам, которые наиболее глупым способом умерли или потеряли способность иметь детей и в результате лишили себя возможности внести вклад в генофонд человечества, тем самым потенциально улучшив его. Изначально была основана на сюжетах современных городских легенд, распространяемых как интернет-фольклор.
Официально награда вручается за «исключение ущербных генов из генофонда человечества» и в ряде случаев может присуждаться живым людям, потерявшим репродуктивные способности в результате нелепого несчастного случая, произошедшего по их собственной глупости.
[2] Синестези́я или синдром Шерешевского — нейрологический феномен, при котором раздражение в одной сенсорной или когнитивной системе ведёт к автоматическому, непроизвольному отклику в другой сенсорной системе. Например: при синестезии, известной как графемно-цветовая или цвето-графемная, цифры или буквы воспринимаются окрашенными. В пространственной форме синестезии, или синестезии числовой линии, числа, годы, месяцы, и/или дни недели представляются расположенными в определённом месте пространства (например, 1980 может быть «дальше», чем 1990), или могут появляться в форме трёхмерной карты (например, расположенные по часовой стрелке или против неё) Человек, который переживает подобный опыт, — синесте́т.
Глава 11
Я тяжело взглянул на Глафиру Митрофановну из-под приопущенных век — мне еще до сих пор было хреново, как после жесточайшего бодуна. Поймав мой взгляд, мамашка Акулинки мгновенно сделала какой-то хитрый и быстрый жест рукой, что-то беззвучно при этом прошептав. Похоже, сглаза опасается, если я всё правильно понимаю. И еще я увидел, что после этого жеста воздух между нами словно «поплыл», как над разогретым солнцем асфальтом.
Да уж, на раз выкупила меня эта ушлая тётка насчет полученного мною дара. Хотя, после всего, что я устроил на кладбище, и глупец догадается, что со мной что-то не так. Представляю, как это всё выглядело со стороны. Если весь мир для меня замер, то я для «постороннего зрителя» просто исчезнуть должен был. Либо «размазаться» в пространстве, как в фантастических фильмах частенько показывают глобальные ускорения. Все-таки до скорости света мне далеко.
— А с чего это вы взяли, уважаемая Глафира Митрофановна, что я ваш семейный дар непременно умыкнул? — поддав в голос сарказма, но весьма добродушно произнес я. — А вот у меня сложилось стойкое впечатление, что мне этот дар навязали практически насильно.
— Да если бы ты отказался… — Даже задохнулась от возмущения тётка. — Дар невозможно насильно передать! Только по доброй воле!
— Вы уж простите великодушно, — вот теперь мой голос натурально сочился ядом, — что я не сдох. Выбора у меня другого не было: либо помереть, либо дар принять и жить дальше каким-то ведьмаком. И, раз уж меня посчитала достойным ваша матушка, впредь попрошу следить за языком! Я не потерплю, чтобы меня кто-то, походя, гадом обзывал!
— Вы только поглядите, какие мы нежные! — презрительно фыркнула мамашка, а мои глаза вдруг застлало красной пеленой.
Воздух передо мной неожиданно подёрнулся темной дымкой, такой же, какой недавно сочился нож. Похоже, что у меня реально планка упала! С чего бы это я так разозлился?
— Ой, мамочки! — испуганно пискнула стоявшая рядом Акулинка. — У него глаза дымятся!
— А ну-ка охолони, хлопчик! —