обеспечены. И всё это несмотря не некоторые «недоразумения»…
Директриса отхлебнула из чашки.
– Ниночка, донеси до каждого классного руководителя то, что на ремонт школы ещё необходимо собрать. При помощи каждого ученика, соответственно. Кстати, там рабочие приехали – передай Антонине Васильевне, чтобы их чаем напоили. Помещения освободили?
– Тут-то как раз и проблема, Марина Евгеньевна, – зачастила секретарша. – В кладовую под лестницей уместилась лишь часть инвентаря. Куда девать остальное школьное имущество?
– Сложите всё это на запасной, черной лестнице. Всё равно она не используется, – перебирая бумаги, отвлеченно сказала директриса. Мыслями она уже была далеко в работе. – И ещё чайку мне завари…
***
– Фух, заколебался, – Потный Чеботарёв ухнул на заскрипевшую парту. Он уже успел трижды пожалеть о том, что согласился помочь рабочим разгрузить машину с краской, лаком и прочим. И это после того разноса три дня назад, когда он, опять-таки вызвавшись добровольцем, перетаскивал школьный инвентарь на чёрную лестницу. От машины в кладовку, из кладовки к машине…
«Лучше бы уж на химии с пацанами сидеть остался», – Раздраженному и уставшему, ему как никогда захотелось курить.
– Дядь, у тебя сигареты не будет? – окликнул он ближайшего работягу, побитого сединой.
– А не маловат ли ты, сынок? – Седой смерил увальня критическим взглядом из-под лохматых бровей.
– Дядь, ты кому другому это скажи, а мне лучше закурить дай.
– Золотая молодежь, мать-перемать… – отпустив ещё пару нелестных словечек себе под нос, рабочий протянул Чеботарёву пачку «Тройки». – Ладно, хоть помог. И здесь не курить – мало ли что! – Последние слова слышались уже издалека. – Двигай на улицу! Кладовку за собой закрой.
«Ну да, мне будто делать больше нечего, как на морозе стоять», – Выдохнув, Чеботарёв аж разомлел от удовольствия. Он курил не спеша, никуда не торопясь – работа не волк, в лес не уйдет. Однако, все хорошее когда-нибудь заканчивается – уже обжигая пальцы, затянувшись последний раз, Чеботарёв привычным движением отправил окурок в полёт. А затем все также неспешно побрёл на выход, на урок…
– Гринь! Гриша!
Подняв осоловевшее со сна лица, я увидел обеспокоенное и напряженное лицо Долофеева.
– Кажется, гарью пахнет, – Ответил на мой немой вопрос Долофеев. – Даже воняет! Чуешь?
Я шумно втянул воздух. А Долофеев, с загоревшимися глазами всё шмыгал и шмыгал носом. И тогда я действительно уловил едкий запах гари. И, судя по волнению, пробежавшемуся по классу – другие тоже.
Ведшая урок химичка Антонина Васильевна выглянула в коридор, чтобы разобраться, что происходит. Самые любопытные вышли вслед за ней, в зал, где уже толкались стайки школьников. С нижних этажей слышались крики. А между тем запах стал более ощутим, и когда Антонина Васильевна вбежала в класс, с бледным, как мел лицом, оживленный говор окончательно стих.
– Мы горим! Всем выйти из класса и построиться для эвакуации! – шумно дыша, чётко отчеканила химичка. На её лице отобразился ужас. – Быстро!
Все принялись собираться, оживлённый гул мигом охватил класс. Оживлённо болтая, школьники вышли в коридор, где рвущие голоса преподаватели организовывали строй.
– Идём к пожарному ходу! – срывая голос, кричала химичка. – Организованно, без паники!
– Нет, не надо слов, не надо паники! – Издевательски пропел кто-то в строю. – Это мой последний день на «Титанике»…
Среди толпы пробежал смех. Строй двинулся к двери внутренней эвакуационной лестницы.
Спускаясь по ступенькам, в полной тесноте, никто толком ещё не понимал, что происходит, а потому над толпой то здесь, то там, раздавались смешки, оживленный говор, шутки. Блинов, на голову выше любого старшеклассника, распихивая в сторону всех и вся, ржал жеребцом. За ним, вырываясь вперёд, шла вся ганза, во главе со Стасей. И только невнятный гул, крики, доносящиеся с первого этажа, где находился путь наружу, навевали беспокойство.
– Что ни день, то какая-нибудь лажа, – пробурчал идущий рядом Долофеев, насуплено глядя впереди себя. – Нельзя так просто взять, и жить спокойно…
– Вот черт! – Я едва не споткнулся, рискуя быть затоптанным. Я посмотрел вниз: пролёты лестницы были заставлены и перегорожен старым хламом, школьным инвентарем с чердака.
Снизу раздался неясный крик. Я вдруг понял, что остановился, врезавшись в спину идущего впереди Евстафьева, а толпа сзади уже напирала на меня.
– Дверь заперта! Где ключи, мля? – заорал кто-то зычным голосом из самого начала очереди, растянувшейся до первого этажа. Приподнявшись на цыпочках, я на мгновенье увидел напряженное, с твердо сжатыми губами лицо химички на лестничном пролёте впереди. А толпа всё напирала, не понимая, что вперёд хода нет.
– Назад сдайте, уроды! Дверь закрыта!
Хриплая матерщина поплыла над толпой. Рядом, затираемая, пискнула от боли Анюта Семиглазова. Я крепко выругался – сильно давило на спину, поясницу. Расталкивая окружающих, я попытался освободить себе и Анюте хоть немного места. Хриплый стон, тяжкое сопение сжатых со всех сторон людей, шарканье ног, адская духота – я прямо-таки на своей шкуре ощущал, как над толпой медленно, но верно растекается паника.
Внизу уже гремело и грохотало:
– Помогите открыть дверь! Кто-нибудь! –прорываясь к двери незнакомый старшеклассник принялся раскидывать хлам. В этом ему помогало ещё несколько человек.
Света не было – в полутьме, кашляя от дыма, школьники, не желая задыхаться в тесноте лестницы, начали разбредаться по этажам через входы на пролётах.
Что-то глухо ударилось о дверь – её принялись с ожесточением ломать. Удар, ещё удар…
Массивная железная дверь глухо стонала, отвечала на попытки взлома звоном металла, но не поддавалась. А между тем едкий дым всё сильнее начинал просачиваться с этажей, опутывая лестничные пролёты. На чёрной лестнице, мгновенно превратившейся в жерло дымохода, находиться стало невозможным – жар быстро расходящегося по фасаду огня, духота и давка вытесняли обезумевших от страха людей с лестниц, ещё больше увеличивая панику. Спасительного кислорода становилось всё меньше, чёрный чад выворачивал людей, заходящихся в жестком кашле.
– Какой кретин устроил всё это дерьмо?! –Держась за перила, задыхался от дыма Лизанный.
Толпа сзади напирала. Не желая быть растоптанным, я, растолкав беснующихся от страха школьников, прижался к стене. Моему примеру последовали идущие позади меня Оля Простая, Семиглазова и остальные ребята.
– Что там? Почему мы стоим?! – полу плача, закричал кто-то, срываясь на фальцет.
За всех ответил Блинов, тараном прущий через толпу обратно, вверх.
– Внизу огонь!
…Директриса отрешенно смотрела на объятую огнём школу. Пламя, полностью охватившее второй этаж, распространялось с немыслимой скоростью, и вот уже языки огня заплясали на третьем.
Как только пожар охватил лестницу и холл, в кабинет ворвалась растрёпанная секретарь Нина, прокричав, что школа горит. Кабинет главы находился на первом этаже, а потому директриса, под шипенье полурабочего огнетушителя, которым охранник пытался погасить пламя, быстро
