alt="" src="images/pict_051.png"/>
По которой речке плыть, —
Той и славушку творить…
С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной,
Не шутя, Василий Тёркин,
Подружились мы с тобой.
Но еще не знал я, право,
Что с печатного столбца
Всем придешься ты по нраву,
А иным войдешь в сердца.
До войны едва в помине
Был ты, Тёркин, на Руси.
Тёркин? Кто такой? А ныне
Тёркин — кто такой? — спроси.
— Тёркин, как же!
— Знаем.
— Дорог.
— Парень свой, как говорят.
— Словом, Тёркин, тот, который
На войне лихой солдат,
На гулянке гость не лишний,
На работе — хоть куда…
— Жаль, давно его не слышно,
Может, что худое вышло?
Может, с Тёркиным беда?
— Не могло того случиться.
— Не похоже.
— Враки.
— Вздор…
— Как же, если очевидца
Подвозил один шофер!
В том бою лежали рядом,
Тёркин будто бы привстал,
В тот же миг его снарядом
Бронебойным — наповал.
— Нет, снаряд ударил мимо,
А слыхали так, что мина…
— Пуля-дура…
— А у нас
Говорили, что фугас.
— Пуля, бомба или мина —
Все равно, не в том вопрос.
А слова перед кончиной
Он какие произнес?
— Говорил насчет победы.
Мол, вперед. Примерно так…
— Жаль, — сказал, — что до обеда
Я убитый, натощак.
Неизвестно, мол, ребята,
Отправляясь на тот свет,
Как там, что: без аттестата
Признают нас или нет?
— Нет, иное почему-то
Слышал раненый боец.
Молвил Тёркин в ту минуту:
«Мне — копец, войне — конец».
— Если так, тогда не верьте,
Разве это невдомек:
Не подвержен Тёркин смерти,
Коль войне не вышел срок…
Шутки, слухи, в этом духе
Автор слышит не впервой.
Правда правдой остается,
А молва себе — молвой.
Нет, товарищи, герою,
Столько лямку протащив,
Выходить теперь из строя? —
Извините! Тёркин жив!
Жив-здоров. Бодрей, чем прежде.
Помирать? Наоборот,
Я в такой теперь надежде:
Он меня переживет.
Все худое он изведал,
Он терял родимый край
И одну политбеседу
Повторял:
— Не унывай!
С первых дней годины горькой
Мир слыхал сквозь грозный гром, —
Повторял Василий Тёркин:
— Перетерпим. Перетрем… —
Нипочем труды и муки,
Горечь бедствий и потерь.
А кому же книги в руки,
Как не Тёркину теперь?!
Рассуди-ка, друг-товарищ,
Посмотри-ка, где ты вновь
На привалах кашу варишь,
В деревнях грызешь морковь.
Снова воду привелося
Из какой черпать реки!
Где стучат твои колеса,
Где ступают сапоги!
Оглянись, как встал с рассвета
Или ночь не спал, солдат,
Был иль не был здесь два лета,
Две зимы тому назад.
Вся она — от Подмосковья
И от Волжского верховья
До Днепра и Заднепровья —
Вдаль на запад сторона, —
Прежде отданная с кровью,
Кровью вновь возвращена.
Вновь отныне это свято:
Где ни свет, то наша хата,
Где ни дым, то наш костер,
Где ни стук, то наш топор.
Что ни груз идет куда-то, —
Наш маршрут и наш мотор!
И такую-то махину,
Где гони, гони машину, —
Есть где ехать вдаль и вширь,
Он пешком, не вполовину,
Всю промерил, богатырь.
Богатырь не тот, что в сказке —
Беззаботный великан,
А в походной запояске,
Человек простой закваски,
Что в бою не чужд опаски,
Коль не пьян. А он не пьян.
Но покуда вздох в запасе,
Толку нет о смертном часе.
В муках тверд и в горе горд,
Тёркин жив и весел, черт!
Праздник близок, мать-Россия,
Оберни на запад взгляд:
Далеко ушел Василий,
Вася Тёркин, твой солдат.
То серьезный, то потешный,
Нипочем, что дождь, что снег, —
В бой, вперед, в огонь кромешный
Он идет, святой и грешный,
Русский чудо-человек.
Разносись, молва, по свету:
Объявился старый друг…
— Ну-ка, к свету.
— Ну-ка, вслух.
Дед и баба
Третье лето. Третья осень.
Третья озимь ждет весны.
О своих нет-нет и спросим
Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших,
Воевавших год иль час,
Павших, без вести пропавших,
С кем видались мы хоть раз,
Провожавших,
