Разглядывая это воинское множество, Джоэл почувствовал страх. Здесь не было обыкновенных людей, да и откуда бы им тут взяться? Те, что смотрели с фотографий, презирали их, считая, что они годятся, только чтобы командовать ими. Как это говорил Биль на Миконосе, Рыжая Лиса Инчона, который сам некогда принадлежал к людям подобного толка? “…Я знаю, что они способны натворить, если мы попросим их сделать что-то. И сколько же они натворят, если окажется, что им не нужно будет отчитываться, отвечать на запросы и вообще считаться с гражданскими властями?”
– Любок прибыл, – тихо сказал Маттильон, приблизившись сзади к Конверсу. – Я слышу его голос в фойе. Помни, не переигрывай, хотя в любом случае я буду переводить лишь то и так, как сочту нужным, – тебе придется лишь только кивать при каждой его тираде. И обязательно смейся, если ему взбредет на ум шутить. Остроты его ужасны, но он от них в восторге.
– Постараюсь.
– Я тебя подбодрю, дам тебе стимул: Бертольдье заказал на сегодня столик. Одиннадцатый, как обычно, тот, что у окна.
– А у нас какой? – спросил Джоэл, видя победное выражение на лице француза.
– Двенадцатый. Так-то вот…
– Если мне когда-нибудь потребуется адвокат, обязательно обращусь к тебе.
– Наши услуги стоят ужасно дорого. Пошли. “Ваш черед, мсье Симон” – как обычно говорят в ваших ужасных фильмах. Начинай играть роль Аттилы, только не переигрывай.
– Тот, кто владеет английским так, как ты, мог бы и не говорить банальностей.
– Английский язык и американская речь имеют мало общего, Джоэл. Даже когда это касается банальностей.
– Ладно уж, умник.
– Нужно ли мне говорить о… Ах, мсье Любок! Серж, мой друг!
Третий глаз Маттильона мгновенно засек появление Сержа Любока, и он быстро повернулся в сторону входа, откуда доносились все более громкие удары протеза. Возможно, это и помогло юристу точно установить момент появления старого аса. Невысокая и стройная фигурка Любока воскрешала в памяти те давние времена реактивной авиации, когда компактность сложения пилотов была чуть ли не главным из предъявляемых им требований. Вместе с тем он был как бы и карикатурой на самого себя. Узкая полоска нафабренных усиков казалась приклеенной к его личику, застывшему в высокомерно-презрительном выражении, адресованном всем и никому в частности. Кем бы он ни был в прошлом, теперь Любок был всего лишь позером. Блестящее и полное смысла прошлое ушло безвозвратно, оставив воспоминания и гнев.
– Et voici l’expert legal des compagnies aeriennes[8], – проговорил он, вперяя взгляд в Конверса и протягивая ему руку, которую Джоэл тут же энергично пожал.
– Серж рад познакомиться с тобой, он уверен, что ты сможешь помочь нам, – перевел Маттильон.
– Сделаю все возможное, – сказал Конверс. – И извинись за мое незнание французского.
Рене, по– видимому, так и сделал, потому что в ответ Любок пожал плечами и быстро затараторил что-то непонятное в котором несколько раз повторялось слово “англез”.
– Он тоже приносит извинения за незнание английского, – сказал Маттильон, и в глазах у него забегали веселые чертики. – И если он врет, пусть нас обоих, мсье Симон, поставят к этим украшенным стенам и расстреляют.
– Ничего с этим не выйдет, – ответил, посмеиваясь, Конверс. – Ваши исполнители перебьют картины и продырявят медали. Каждому известно, что французы – паршивые стрелки
– Qu’est-ce que vous dites?[9]
– Monsieur Simon tient a vous remercier de ce dejeuner, – ответил Маттильон, поворачиваясь к своему клиенту. – Il en est tres fier car il estime que 1’officier francais est meilleur di monde.
– Что ты сказал?
– Я объяснил ему, – сказал юрист, снова поворачиваясь к Джоэлу, – что быть здесь для тебя большая честь, потому что ты считаешь, что французская армия, а особенно ее офицерский корпус – лучшие в мире.
– Не только паршивые стрелки, но и никудышные летчики, – улыбаясь, ответил Джоэл и торжественно кивнул.
– Est-il vrai que vous avez pris part a de nombreuses missions dans l’Asie du Sud?[10]– спросил Любок, не отрывая строгого взгляда от Конверса.
– Простите?
– Он ждет подтверждения версии о том, что ты – самый настоящий небесный Аттила. Сколько у тебя было боевых вылетов?
– Всего несколько, – ответил Джоэл.
– Blancoup[11], – подытожил Маттильон.
Но тут Любок снова быстро затараторил, на этот раз еще более неразборчиво, и щелкнул пальцами, подзывая официанта.
– Что дальше?
– Он решил поведать тебе о собственных подвигах, в интересах дела разумеется.
– Естественно, – сказал Конверс, не переставая улыбаться. – Паршивые стрелки, никудышные летчики и неуемные хвастуны.
– Ты забываешь о наших женщинах, нашей кухне и отличном понимании жизни.
– Есть очень короткое французское словцо – одно из немногих, которому я научился у бывшей жены, но думаю, не стоит его сейчас употреблять. – Улыбка окончательно зацементировалась на его губах.
– Правильно, я совсем забыл, – спохватился Маттильон. – Мы же часто беседовали с ней на нашем la bella langue[12]. Помню, как тебя это раздражало… На этот раз воздержись… Не забывай о своей миссии.
– Qu’est-ce que vous dites encore? La belle langue?[13]– спросил Любок, когда около него остановился стюарт.
– Notre ami. Monsieur Simon, suivra un cours a l’ecole Berlitz et pourra ainsi s’entretenir directement avec vous, – сказал Маттильон.
– Bien![14]
– Я объявил ему, что ты собираешься учить французский по Берлитцу ради. того, чтобы обедать с ним, бывая в Париже. Тебе разрешено звонить ему. Кивни же… счастливчик.
Конверс кивнул.
Так у них и шло. Кивок с одной стороны, кивок с другой. Серж Любок играл первую скрипку в том, что касалось выпивки. Маттильон переводил, не обращая внимания на английский текст, не забывая подсказывать Конверсу, какие чувства должны отобразиться на его лице.
Наконец, Любок скрипучим голосом описал аварию, завершившуюся потерей левой ноги, и те бесспорные дефекты в конструкции самолета, которые вынуждают его из принципа требовать компенсации. Изобразив на лице сложную гамму со чувствия и возмущения, Конверс предложил составить юридическое обоснование для суда, основанное на его экспертизе. Маттильон перевел; Любок просиял и выпустил пулеметную очередь согласных, которую Джоэл воспринял как выражение благодарности.
