круги своя.
Но не вернулось…
Напротив, после Зимней войны 1939–1940 годов к нам хлынул второй поток беженцев, в разы увеличивший число прихожан единственного православного собора в Швеции — Преображенской церкви, которую возглавляет мой юный и в то же время — давний друг, отец Стефан Тимченко[24], в прошлом офицер Добровольческой армии. Хотите узнать его историю?
— Конечно, — подал голос Плечов.
— Тогда слушайте… Родился Стефан Петрович в Харьковской губернии в 1898 году. После Гражданской войны через Константинополь перебрался в Болгарию, трудился разнорабочим на шахте. Через два года он уехал в Прагу, где обучался на русском отделении (было и такое) Карлова университета; через пять лет получил диплом юриста. После чего переехал в Париж и с первой же попытки поступил в Свято-Сергиевский православный богословский институт, по окончании которого был назначен настоятелем православного храма в Бельфоре, что во Франции. И понеслось! Ровно через два года отца Стефана направили в Антверпен (если кто не знает, это Бельгия) для основания православного прихода, получившего название Георгиевская церковь. А еще спустя несколько лет — сюда, в Скугсчуркугорден, что переводится как Лесное кладбище — единственное, чтоб вы знали, в Швеции, где имеется православный погост.
— И где же он, где? Сколько еще до него идти? — обливаясь потом, нетерпеливо спросил Мыльников-младший, после чего пожаловался: — Как бы вам не пришлось копать яму еще и для меня в этом проклятом Скунс… чурко… гордене. А это наверняка недешево! Надеюсь, отец, ты не позволишь себе такую расточительность?
— Нет, родной. Не позволю. Дома ведь все равно лучше. И жить, и умирать! Я не раз тебе говорил об этом. Потерпи чуть-чуть. Немного осталось: версты две-три, и ты все увидишь собственными глазами.
— Что? Еще две-три версты? Я лучше тут сдохну, — академик демонстративно опустился на свежевыкрашенную, но уже не пачкающуюся скамью у подножия вдруг выросшей прямо перед ними кирпичной арки и, закрыв лицо руками, запричитал, используя весь свой артистический дар, унаследованный от матери — примы Мариинского театра.
— А ты подними головку, сынок, — на и без того ехидной физиономии старика играла прямо-таки дьявольская улыбка.
— «Skogskyrkogården»… — повиновавшись, прочитал Дмитрий Юрьевич. — Так что же это выходит? Что ты напрасно меня дразнил? А кладбище на самом деле находится у нас под боком? В том же лесу, где и твой чертов коттедж…
— Ну да, — не стал скрывать правды Юрий Николаевич.
— Так это же меняет дело! — Мыльников-младший быстренько покинул свой «насест». — Веди меня быстрей к могиле деда. Да… И не умолкай, пожалуйста… Что ты там говорил про православный участок погоста?
— Он здесь, между прочим, не один, — продолжил рассказ Юрий Николаевич. — В 1912 году муниципалитет Стокгольма приобрел в южном пригороде восемьдесят пять гектаров земли для обустройства нового городского кладбища и оперативно провел международный конкурс на лучшую его планировку, поставив одним из главных условий максимальное использование особенностей ландшафта. Победили в нем молодые шведские архитекторы Гуннар Асплюнд и Сигурд Леверентц. Ну а первые православные захоронения появились здесь еще в 1920‐е годы. Видите православный крест?
— Ага! — первым откликнулся Плечов.
— Нам туда. Сделан крест из серого камня на средства россиянки Веры Георгиевны Викандер. Знаете такую, Ярослав Иванович?
— Нет, — честно признался секретный сотрудник.
— Эта экстравагантная и очень симпатичная барышня больше известна как супруга Сергея Уточкина, знаменитого русского авиатора.
— Он, кажется, из Одессы, — вставил Мыльников-младший.
— Совершенно верно, родной, совершенно верно! Когда Уточкин погиб, Вера вышла замуж за богатого шведского коммерсанта Яльмара Викандера, имевшего бизнес в том числе и в России, где они познакомились. Она уехала вместе с мужем в Стокгольм, где взяла на себя все заботы о Свято-Преображенском храме; его здесь практически из любой точки видно. Согласны?
— О да! — опередил Ярослава в скорости реакции Дмитрий Юрьевич, после чего ступил на довольно широкую дорожку, по обе стороны которой росли березы и сосны, прикрывавшие собой стройные ряды могил. Именно эта тропа вела к холму, увенчанному тем самым православным крестом.
— Вот здесь, слева, покоится полковник Левашов, сопровождавший вместе со мной ценности царского двора, — продолжил «гид», когда они все дружно (и одновременно) взобрались на гору. При этом сам старик ни чуточку не устал и даже не задыхался. — После октября 1917 года он принимал самое живое участие в организации в Стокгольме учебных заведений на родном языке для русских детей. Земля ему пухом… Ну, двигаемся дальше.
— Отдышаться не хочешь? — поинтересовался академик, на которого опять нахлынула усталость.
— Нет! — коротко ответил пожилой экскурсовод и продолжил свои пояснения: — А здесь обрел вечный покой один из представителей знаменитого рода Долгоруких. За ним — кто-то из Волконских. В один, можно сказать, миг вся история великой страны пробегает перед глазами…
— А это кто? — поинтересовался агент Вождя, заметивший на одном из серых могильных столбов короткую надпись: «Иван Степанов». И никаких тебе князь, граф, консул, губернатор…[25]
— Ах, этот… — тяжело вздохнул Юрий Николаевич, видимо, искренне сожалея о нелегкой судьбе недавно усопшего соотечественника. — Бывший моряк, которого занесло на чужбину сразу после прихода к власти большевиков. Все его близкие и родные остались в России, и боль от разлуки с ними он постоянно гасил вином.
— С нашим братом такое часто случается… — печально признал Дмитрий Юрьевич.
Однако отец не обратил ни малейшего внимания на реплику своего знаменитого отпрыска.
— Неподалеку упокоился один господин, до революции подвизавшийся в Министерстве иностранных дел, — спокойно продолжал он. — Служил камергером у государя императора, пока не получил должность в Стокгольме. После революции предпочел остаться в шведской столице. Тут, как видим, и почил…
«Сколько же вас здесь?» — подумал Ярослав, но вслух не произнес и слова, продолжая слушать Мыльникова-старшего.
— Вот здесь лежит один из самых активных участников РНОШ, российского национального объединения в Швеции, откровенно враждебной СССР организации. А по соседству с ним, там, где на сером православном кресте выбиты рядом несколько фамилий, похоронены несколько членов уже другой антисоветской группировки: «Лиги за восстановление Российской империи», — вел далее Юрий Николаевич. — Продолжать? — старый философ внимательно посмотрел на своих спутников.
— Да. И желательно не отвлекаясь… — отозвался Плечов, намереваясь все запомнить и при первой же возможности проинформировать собственное начальство.
Хотя…
Эти события, как и люди их вершившие, уже стали историей.
По всей видимости, давно и хорошо известной руководству НКВД-НКГБ…
— Попробую… — серьезно пообещал Мыльников-старший, собираясь продолжить в том же духе, но его неожиданно перебил самый молодой представитель великого философского клана:
— Можно мне, отец?
— Конечно, сынок… — несколько растерялся Юрий Николаевич.
Академик тем временем преклонил колено перед ничем, казалось бы, не приметной могилой.
— А вот
