мои помощники.
Бокий не привык принимать скоропалительных решений, первая мысль об утечке информации все-таки пока доминировала в его голове, и с ней нужно было разобраться. Он отвернулся от Антикайнена, намереваясь уйти по-английски, не прощаясь.
— Учти, товарищ Глеб, что лучше ночи, чем на 22 июня, не будет. И я не буду сотрудничать без выполнения моего условия, — в спину ему сказал Тойво.
— С тобой свяжутся в нужное время, — на минуту остановившись, через плечо ответил Бокий.
За ним поспешил Блюмкин, на ходу подмигнув финну и показав поднятый вверх большой палец правой ладони.
Ну, и что дала эта беседа?
Антикайнен убедился, что ход его мыслей был правильным. Художник Рерих, проведший чертову кучу времени в «чертовой валле», то есть, в Сортавале, занимаясь своими собственными изысканиями, решился на поиски. Его всегда интересовала Шамбала, связь между Тибетом и севером прослеживается, если как следует присмотреться. Вернее, следует сказать по-другому: с Севера всегда виден Тибет. С Тибета север не виден, потому что нынешнее его население просто не смотрит в ту сторону.
Может, ушел уже Рерих по пути продвинутых? Может, и Бокию следует отправиться за ним? Ну, не самому, а кому-нибудь из его приближенных. Тойво он, понятное дело, не доверяет. Тот нужен только для того, чтобы помочь в открытии способа следования за Рерихом. Древние знания легче даются людям, у которых чище, стало быть — древнее, кровь.
Вот теперь и остается ждать два развития ситуации.
Первый — товарищ Глеб решит, что Антикайнен слишком много знает и прищучит его при первой возможности.
Второй — будет использовать Тойво, пока можно, а потом все равно ликвидирует.
В общем, жизни для красного финна осталось немного при любом раскладе.
И вот какая интересная картина вырисовывается: вроде бы и жить-то не для чего — любимая погибла, идеалы разрушены, будущее ужасно и отвратительно — но умирать отчего-то не тянет вовсе. Даже больше: хочется жить, чтобы вырваться из проклятых Соловков. Жить не потому что, а вопреки чему-то.
Где ты, Пан, чтобы спросить? Или Архиппа Перттунен, может, ты объяснишь?
Молчат они, не в силах их на Соловецком архипелаге даже в сон проникать, нет у них такой власти. Самозванец здесь обосновался, богом себя кличет. И прочие его также величают.
Чем меньше времени оставалось до условленной даты, тем менее уверенней стал чувствовать себя Тойво. Не верил он Бокию, но дело не в этом. Не мог постичь он все коварство, всю вероломность натуры товарища Глеба. Логика его поступков не поддавалась никакому объяснению.
Отшумела непогода первой недели июня, как раз под окончание цвета черемухи. Пуще прежнего взвились кровососы, не стало от них спасения ни в кельях, ни в залах. Начальство лагеря в кои то веки здраво рассудило: траву вокруг построек надо выкашивать, ибо там как раз гнус растет и строит свои гнусные планы.
Бросили клич: косы к осмотру. Этого добра оказалось с избытком. Да и косари тоже нашлись. Коси коса, как говорится, пока роса. Тойво сотоварищи начали привлекать на утреннюю борьбу с травой. Ну, а сено, само собой — тоже незаменимый продукт. Его можно было заготавливать, его можно было продавать по спекулятивной цене, на него можно было меняться. И цена на сено тоже была разной. С колючками и лопухами, мать-и-мачехой и одуванчиками — бросовая. С тимофеевкой, горохом и злаками — первосортная.
За такой травой охотились редкие местные жители. У всех была скотина, все хотели, чтобы скотина ела от пуза и, стало быть, выдавала из себя максимальную пользу.
— Попы-то себе лучшие угодья для покоса прибрали, — сказал один местный житель. — Нам-то вовсе болотины остались.
«Соловейцы», или, вовсе «соловьи», как любые крестьяне, предпочитали зариться на все чужое, в то же самое время никому не позволяя брать у себя что-либо. Они подтягивались к тем местам за монастырскими стенами, где махали косами заключенные, и вступали в переговоры с охранниками.
— Так рано еще сено-то заготавливать! — заметил Мика, случившийся поблизости.
— Ничего, ничего, на осень — самое время, — ответил другой «соловей».
— Чего дашь? — охраннику было, по большому счету, плевать — скотину они не содержали, но просто так делиться с первыми встречными не хотелось.
— Так сами побираемся, ничего нету, — хором сказали крестьяне.
— С плохой овцы — хоть шерсти клок, — возразил красноармеец и принужденно зевнул. Ему в голову никак не приходило, что бы такое с местных отжать.
— Ты рыбу у них спрашивай, — пришел на помощь Тойво, заложив свою косу за спину. — Сейчас как раз щуки должны ловиться.
Местные жители переглянулись. Судя по всему такой обмен их вполне устраивал.
Охранник не торопился с ответом. Выдерживая паузу, ему хотелось показать всем, кто здесь начальник.
— Ну? — вопросил один «соловей».
— Сколько дашь? — наконец, поинтересовался красноармеец.
Оба крестьянина тут же отошли в сторону и стали держать военный совет.
— Эй, а где рыбачите? — крикнул им Антикайнен. — На ламбушках, либо на Белужьем мысу?
Этот мыс находился с западной части Соловецкого острова, выдаваясь в Онежскую губу Белого моря.
— Так там артелью надо рыбачить, лодки большие, опять же — сети другие, — словно оправдываясь, громко ответил крестьянин.
— И рыба другая, — ухмыльнулся охранник.
— Так опасно там, море штормит иной раз. Чего нам с нашей надобностью туда соваться?
Они помолчали, а потом к красноармейцу приблизился один «соловей» и, тыча пальцем в ровные рядки скошенной травы, предложил:
— Корзинка рыбы за эту полянку.
— Так это же два воза сена! — прикинул охранник.
На самом деле тележки, с которыми пришли сюда местные жители, не были столь уж велики и соответствовали по грузоподъемности одной человеческой силе.
— А рыба с ламбушки? — опять спросил Тойво.
— Так с Долгой губы — это ж тоже Белое море.
Долгая губа была бухта, глубоко врезающаяся в восточную часть острова. Здесь море всегда было спокойное, однако иной раз хорошая треска или камбала заплывала на эти малые глубины.
— И много вас там рыбачит? — как бы между делом поинтересовался Антикайнен.
— Так, почитай, все, кто здесь живет, — пожал плечами «соловей».
— Бери рыбу, командир, — подал голос Мика. — Завялишь, которая помельче. Уху сваришь, с прочей. Выгодная сделка!
— Ладно, не вашего ума дело, — насупился охранник. — Хорош баклуши бить, пора косить. А мы еще поторгуемся.
— Торг здесь не уместен, — вздохнул крестьянин и для пущей важности развел в стороны руки.
За пять дней до оговоренного с Бокием срока Тойво собрал большой совет.
