какой-то ящик.
Я подняла на него удивленный взгляд, ожидая увидеть насмешку в карих глазах, но в лице Фрэдерика читалось лишь спокойное сочувствие. Еще не хватало, чтобы он меня жалел!
В порыве злобы я не заметила, как капитан все-таки вытащил нож из моей руки.
— Позвольте в качестве извинений вам помочь, леди, — последнее слово Фрэдерик произнес с нажимом и протянул мне ладонь.
Сердце екнуло от смутной тревоги, когда он так выделил интонацией мой статус. Но руку ему я все-таки протянула. Кожа на его ладонях оказалась очень грубой, наверное, стертой канатами, но он прикасался ко мне так нежно, будто боялся повредить. Тем страннее это выглядело, чем ближе к моей коже он подносил нож.
Глава 21
Пока Фрэдерик аккуратно и быстро избавлял мои пальцы от экстравагантных украшений в русалочьем стиле, я беззастенчиво рассматривала его лицо. В котором и с первого взгляда заметна аристократическая порода. Очень долго пыталась понять, кого же напоминает мне капитан, и вскоре догадалась.
— Вы англичанин? — спросила я, почти уверенная в том, каким будет ответ.
— Да, — не поднимая глаз, признался Фрэдерик.
— Тогда как вы оказались здесь? — этот вопрос меня и в самом деле занимал, но спрашивала я скорее для того, чтобы разговором сгладить неловкость момента.
— Вас в самом деле интересует история моей жизни? — капитан поднял на меня удивленный взгляд, и я лишь кивнула в ответ. — Что ж, она довольно проста. Я — четвертый сын графа. Таким, как я, в наследство полагаются только связи. Ими и воспользовался, когда поступал на флот. Быстрее, чем мои ровесники, добился звания капитана. Ходил под парусом, но чаще не в военные походы, а в качесте переозчика особых грузов. На удивление успешно. Спустя десять лет поставлял некие… скажем так, подарки королей друг-другу. Меня знали как капитана, который никогда не потеряет груз, и в военных стычках приходилось бывать не раз. Сами понимаете — охотников до королевского золота во все времена много.
Я завороженно слушала и наблюдала, как нож скользит в опасной близости от кожи, как падают на пол ошмётки перепонок. Поначалу напрягалась, но уверенность и спокойствие Фредерика постепенно передались и мне.
— Когда Европа получила достоверные сведения о новом континенте, казалось, загудели все порты. Далекая, неизведанная, полная чудес земля, в которой текут золотые реки, а люди настолько отсталы, что до сих пор не знают о колесе или пистолете — это место казалось искателям приключений вроде меня настоящим раем. Многие страны претендовали на новые земли. Англия тоже подбирала людей: тех, кто формально не будет входить в состав ее флота, чтобы не вступать в открытое соперничество с соседями, но при этом потенциальный капитан в случае успеха должен был передать завоеванные земли короне. Как вы понимаете, я согласился. За вознаграждение, разумеется. Мне, кажется, и деньги, и должность обещали, но я сейчас плохо помню. Втянул в это дело двух товарищей — Стэфана и Карела Беккера. Перед ними я очень виноват.
Фрэдерик замолчал, а я задумалась. В целом хорошо знала историю покорения Америки, но не припоминала в ней таких сюжетов. Впрочем, я ведь в другом мире, и чем лучше я его узнаю, тем больше отличий от привычного мне земного вижу.
Когда перепонка между безымянным пальцем и мизинцем исчезла, я удивлённо посмотрела на руку. Она выглядела так, будто со мной всё в порядке, а мелкие остатки кожистой плёнки теперь стали едва заметны. Фрэдерик всё ещё держал мою руку, едва ощутимо касаясь повреждённой кожи, так что я первая отстранилась, хоть и не без лёгкого сожаления. Даже в той, прошлой жизни никто не прикасался ко мне так осторожно. Мужчины были нежными, страстными, но почти никогда — бережными.
— Три корабля двести лет назад подошли к перешейку между материками. Я вёл наш маленький флот, шёл на флагмане, который назывался "Летучий Голландец", хоть от Голландии в нем к тому времени остались только мачты.
Поначалу местные приняли нас за богов, даже чествовали, но, когда поняли, что нам надо, едва не перебили всех. Кое-кто из команды спасся, мы вернулись на корабли, запаслись оружием, потом даже победили в нескольких стычках. Аборигенам ничего не оставалось, кроме как обратиться к своим богам. На их зов отозвались Икшель и Иктаб — местные богини моря и утопленников. Они не церемонились, поставили условие: если мы нападем на их народ снова, то будем обречены вечно скитаться по морским волнам без права ступить на землю.
Заслушавшись, я и не заметила, как Фрэдерик помог мне избавиться от перепонок на второй руке. Опустила взгляд только после того, как он отложил нож, но продолжал держать мою руку в своей.
— Мы все в те времена ходили под покровительством Ллира или Мананнана, наших морских богов, и думали, что они защитят нас. Но вдали от родины их силы ослабевали, как оказалось. Мы разбили аборигенов в последней схватке и отправились на корабли. На следующее утро один из матросов вернулся на сушу — не помню, зачем. И стоило ему ступить на землю, как он начал иссыхать прямо на глазах, и умер всего за несколько мгновений от обезвоживания. Он хрипел, в его глазах лопались сосуды, носом шла кровь, но он не мог сказать ни слова. Нам даже не удалось его похоронить — никто не решился нарушить запрет, да и чем это могло бы помочь, если каждого из нас ждала такая же участь?
Голос Фрэдерика завораживал, но как только капитан ненадолго замолчал, я очнулась и разъединила, наконец, наши ладони. Его пальцы скользнули по моей коже, будто прощаясь, но лицо не выразило ни беспокойства, ни сожаления. Он просто продолжил говорить.
— Сто лет мы скитались по морям, вылавливали души утопленников и доставляли их в сеноты — подводные озера, через которые в особые ночи можно попасть в Шибальбу. Каждый раз кому-то одному приходится жертвовать днём свободы — единственным за семь лет — чтобы доставить этот печальный груз. Постепенно люди о нас узнали. Я уже и не помню, как назывались корабли Стефана и Дэйва, но люди почему-то решили, что все они — один и тот же "Голландец". Со временем мы вообще перестали давать имена новым кораблям — народная молва это сделала за нас.
Я сидела, обхватив руками колени, почти не видела лица капитана, но в воображении всплывали то фотографии тех самых сенотов, то ужасная сцена, которая когда-нибудь должна стать для меня реальной: я видела, как стою на палубе корабля, вижу
