class="p1">Место печали постепенно занимало спокойствие. Я осознавала, что все еще жива, что прямо сейчас мир не рухнул, и адская бездна не разверзлась под ногами, и что у меня есть еще немного времени, чтобы обо всем подумать. А пока что не стоит посторонним знать о моей новой особенности.
Чтобы хоть немного успокоить мысли, я принялась с каким-то незнакомым прежде остервенением прослеживать по карте маршрут. Линия получилась внушительная: корабль Фрэдерика в начале месяца шел вдоль берегов Южной Америки на север, на пару дней задерживался у одного из карибских островов — вот уж любопытно, зачем, — а потом быстро нагнал судно Стэфана.
Как только я закончила и подняла глаза, встретилась взглядом с Дугласом.
— Похвальное рвение, деточка, — с насмешкой произнес штурман, не глядя на карту. — Я стоял здесь уже минут десять, а ты даже не заметила.
Дуглас протянул руку, и я отдала ему исписанный лист, стараясь как можно плотнее сжать пальцы, гладкие перепонки между которыми давили на кожу и казались чем-то чужеродным.
— Вы немного ошиблись в цифрах, но не волнуйтесь, все исправлено, — как можно холоднее заметила я, с затаенным удовольствием наблюдая, как удивленно вытянулось лицо штурмана, стоило ему лишь взглянуть на цифры и карту.
Он долго и придирчиво переводил взгляд с листа на линию маршрута и обратно, и, наконец, отбросив несчастный клок бумаги, рассмеялся. Сухо и тихо, но очень искренне.
— Капитан рассказал мне про твою выходку, — наконец, признался он.
Когда Дуглас зашагал к полке и удил из нее какую-то книгу, я напряглась. По поведению штурмана не похоже, что он знает о моем проклятии, но Фрэдерик мог рассказать и о нем. Однако старик шлепнул передо мной толстый том и открыл почти в середине.
— За остаток дня дочитаешь до этой страниц. А теперь иди отсюда, не мозоль глаза, — штурман махнул рукой в сторону двери и отвернулся.
Обрадованная возможностью наконец побыть в одиночестве, подхватила увесистый том и почти вбежала на палубу.
Теперь мне нужен новый план.
***
Книгу я честно прочитала, хоть мало что из неё поняла. Уже приноровилась к местному языку, да и многое из того, что автор писал о географии, ветрах и течениях, мне давно знакомо, но мысли постоянно вертелись вокруг проклятья. Я с трудом осознавала, что теперь мне нельзя ступать на землю, и совершенно не представляла, что делать дальше. Зато теперь, оказавшись в той же ситуации, что и Стефан, начала лучше понимать его одержимость поисками избавления.
Вечером есть совсем не хотелось. Кацка заставила меня проглотить пару кусков рыбы, но больше я не осилила. Пока она собирала ужин для остальной команды, я стянула маленький нож со стола и в тот момент, когда моряки поднялись на палубу для вечерней трапезы, спустилась в трюм. Забилась между ящиками и мешками в дальний угол и теперь сидела, разглядывая собственные руки.
Полумрак тут разгоняла единственная лампа, но она бросала такие длинные тени и светила так слабо, что я видела только переливы на перепонках.
Йо сопел у меня на коленях, но я даже через одежду чувствовала, как напряжено его маленькое тельце. Будто зверек готов в любой момент сорваться с места и бежать.
За день я так измучилась в попытках скрыть собственные руки, что к вечеру поняла — надо избавиться от перепонок. Хотя бы на время. Когда я смотрела на них, по телу каждый раз пробегала дрожь, а стоило лишь подумать о проклятии, как к глазам снова подступали слезы, но уже не такие сильные, как днём, их я могла сдерживать.
Ещё раз подняла руку и всмотрелась внимательнее. Мне показалось, что перепонки стали плотнее, но возможно, всё дело в тусклом освещении. Потрогала наросты пальцем, потом ногтем — никаких ощущений. Как будто просто потрепала себя по волосам. Значит, будет не больно. Или хотя бы терпимо.
Когда взяла нож, рука дрогнула. Пришлось несколько минут сидеть и глубоко дышать в попытках успокоиться. В нос били запахи песка, соли и каких-то трав, влаги и смолы, но я снова и снова вталкивала воздух в лёгкие, и это постепенно помогло.
Когда лезвие в руке перестало трястись, сделала маленький пробный надрез между большим и указательным пальцами левой руки. И ничего не почувствовала. Отлично! Значит, убрать это уродство — всё равно, что ногти подстричь.
Воодушевившись, я аккуратно срезала остатки перепонки. На пальцах в тех местах, куда примыкали наросты, остались едва заметные хлопья, такие же, какие появляются, когда слезает с плеч обгоревшая кожа. Довольная результатом, тут же принялась за следующий тревожный признак, но вдруг услышала шаги.
Рука невольно дрогнула, и лезвие скользнуло по ладони. Острый нож распорол кожу, на длинном ровном порезе проступила кровь. Я рефлекторно сжала ладонь, а заодно — губы, чтобы не зашипеть. Кожу защипало, а некто, кому не сиделось на палубе, приближался.
Я замерла в надежде, что моряк уйдёт, и я снова останусь в одиночестве, которого так не хватало в последний месяц, но шаги замерли в опасной близости, так что решила всё же поднять взгляд.
— Ну что вы делаете, леди Эстер? — устало и, как мне показалось, с ноткой сочувствия спросил Фредерик, снимая треуголку.
Я промолчала, а он сел напротив меня и посмотрел на ладонь, по которой уже текла струйка крови.
— Даже если оттяпаете себе руки, жабры все равно вырастут, — с грустной улыбкой сказал он и потянулся за ножом.
Я отодвинулась и прижала лезвие ближе к себе.
— Всё равно хочу убрать эту мерзость, — я показательно растопырила пальцы, выставляя на свет еще четыре перепонки и длинную рану на ладони.
— Рано или поздно всё равно придётся сказать Стефану, — Фредерик пожал плечами и снова попытался отобрать у меня нож.
Я опять подалась назад и упёрлась спиной в какой-то мешок.
— Уходите. Всё это из-за вас, так что не надо изображать сочувствие.
Фредерик вздохнул и немного отстранился.
— Все это, — он выразительно посмотрел на мои руки, — из-за того, что вы участвовали в битве с кракеном. Помогли мятежникам — Стефану и его команде. Сражались за них, за нас, и потому разделила нашу участь.
Я замерла. Гнев на миг утих, но потом вспыхнул с новой силой. Правда, теперь я понятия не имела, на кого его направить. Роптать на судьбу — дело бессмысленное, а в ситуации, выходит, никто и не виноват. Конечно, если Фредерик говорит правду.
— Однако вы правы, я был непростительно груб, когда мы разговаривали в последний раз, — внезапно продолжил капитан, усаживаясь прямо на доски и опираясь спиной о
