у меня было чувство, будто проживаю совсем не свою жизнь. А она проходит. Я не встраиваюсь в сюжет, который предлагает мне жизнь. Я играю роль подружки невесты в каком-то из эпизодов ситкома. А у невесты улыбка до ушей — она знает, кто она и зачем, и мир ей совсем не жмет и играет по ее правилам. И ни в одной книжке мне не удавалось найти историю, которая объяснит мне, как жить. Именно мне. И, наверное, из-за этого я стал писать и рисовать комиксы. Мне хотелось создавать хотя бы на бумаге такие истории, которые помогут мне и, я надеюсь, кому-то еще справиться с тем, что ты просто какой-то Мэт из умирающего города Тольятти. Умение сочинять истории спасло мне жизнь. Теперь, определившись с тем, что является моим по-настоящему любимым занятием и что у меня получается хорошо, я хочу расширять свои знания и умения. А еще я очень хочу написать роман. Мне не хватает академических знаний в литературе, и от курса «художественная проза» я жду тотального поумнения. Ведь вышка дает лучшие знания в стране. И чем лучше я буду рассказывать важные истории, тем больше толку от меня, балбеса, будет. Да, я очень амбициозен. Но я верю в свои силы. И я знаю, что есть те, кто тоже в меня верит, и я не могу их подводить.
Он закончил и посмотрел на меня.
ГЛАВА 10
Творческое испытание проходило онлайн. Я сказал, что пройду его из дома, потому что выходной, а Матвей — что на работе, потому что там есть коморка.
Вечером, перед днем объявления результатов, я сидел дома, а Мэт ходил по площадке у дома по кругу и пил пиво. Подходил к подъезду и не заходил. Несколько раз забегал домой поссать и каждый раз уходил очень быстро. Он садился на скамейку, смотрел на дикое еще незастроенное поле, окружающее район, стрелял сиги у тех, кто так же сидел на скамейках, таких же молодых, сильных и нищих, которые так же смотрят на степь со скамейки или сидят на траве, потому что куда не смотри, везде будет поле. Каждый вечер они так же идут гулять и пьют пиво после какой-то работы, потом доходят до края района, смотрят на поле, кажутся маленькими и разворачиваются, потому что дальше гулять некуда.
Я смотрел на Матвея, его красную шею, выгоревший затылок и твердые плечи, на воинственного индейца чероки с плаката и бесконечно тыкал курсором в папку с документами на поступление. Я тыкал, отсчитывая секунды.
Мэт вернулся, когда стало совсем темно, и совсем пьяный. Пьяный и с красными глазами. Он зашел в комнату, упал на матрас, встал, снова сел, а потом зашел ко мне на кухню.
— Я кое что написал щас, — сказал Матвей. — Стишок. Про тебя. Хочешь прочту?
Мэт сел на стул рядом со мной, достал телефон и облокотил тяжелые руки на стол так тяжело, что тот съехал ко мне.
— Короче, — начал он. — Называется «Сверхновые звезды и ноги».
Андрей
в древние времена считалось
что если двадцать восьмого марта вода течет медленно
то весь год будет тяжелым
в этот день мы сидели смотрели на быстрые волны
какого-то океана
они падали на людей
и их черные бошки
непременно поднимались в воздух
ожидая очередной вал
я смотрел трогал своей ногой твою ногу и говорил
бля
это точно как жизнь
Двадцать восьмого марта зажглась
сверхновая в галактике эм восемь один и стала
самой яркой сверхновой
наблюдаемой в этом веке
и я ее уже видел
трогал шапкой
сижкой
паром из своего рта
и даже ногой когда падал на льду вверх тормашкой
а еще в этот день родилась Леди Гага
и она точно играла в одном из тех глупых тиктоков
которые я тебе скидывал
Я не знаю как долго горят сверхновые звезды
они наверное вспыхивают и потом устают
становятся карликами
трясутся от злости
и растворяются в космосе
и я хотел бы их трогать всем телом
а не только ногой
падая и ударяясь
башкой
но жизнь долгая
волны быстрые
и Гага все еще светит и на нее снимают тиктоки
и так-то и хуй с ними со звездами
важнее ноги.
Матвей замолчал. Я улыбнулся.
— Ну, типа, помнишь, я сказал тебе, что у тебя мощные ноги, — сказал он.
— Что я бегаю на них от проблем или че-то такое.
— Не. Ты не понял. Ты когда стоишь… Ты стоишь, я прям хочу укусить тебя за ногу. Потому что она такая, ну, крепкая.
— Мэт, прости, я не понял нихрена.
— Пидор. Это важно для меня было.
Он толкнул меня по ноге.
— Давай, пидор, чисти кроссовки и спать.
— Они нормальные, — я ответил.
— Они засранные.
— Бля, началось.
Я почистил кроссовки, сложил по контейнерам обеды, вышел курить. Мэт допивал пиво, играл в комп и матерился. Мы потрахались, Мэт убрал ноут с матраса на пол и мы легли спать. Я лежал и смотрел, как свет фар проезжающих машин проходит через американский флаг и белая стена становится тускло-разноцветной. Думал о «потом» и «успеем». Я положил руку на твердую, неравномерно волосатую грудь Матвея, в которой сильно бьется сердце и делает так, что лежать жарко.
— Волнуешься? — спросил я.
— Не.
— Ты ковбой.
— Е-е-е. И жопка. И галюн ебаный. И кем я только ни был. По твоим словам.
— Короче. Если что…
— Никаких если. Я все решил.
— Мы, короче, давай ща увидим, как поступим, и будем свободными московскими пидорами.
— И будем сосаться у входа вышки.
— И увидим мир. И никакого Кошелева и Тольятти.
Матвей потрогал мой мизинец своим.
— Знаешь, че?
— Че?
— В моем рассказе. Что Бивис в итоге помер. Как-то хуево. Надо переписать.
— Нормально.
— Нет. Надо переписать. Хотя бы для себя. Пусть лучше он такой пошел за водкой в «Пятерочку», а там типа принц Гарри пиво по акции выбирает. И он такой: Бивис, ебать, я ждал тебя всю жизнь. Поехали ко мне в Лондон. Пивка нормального дернем, поженимся там, я тебя с бабушкой познакомлю. Вот это прям хороший конец, а то жалко парня.
— Хорошо.
— Хорошо.
Он помолчал.
— Скучаю по тебе, — сказал он.
— Я же тут.
— Да. Я вижу тебя чаще, чем свой хуй.
На следующий день я ушел на работу, пока Матвей еще спал. И весь день, пока я крутил хот-доги, таскал канистры воды и мыл грилль, я думал только о результатах. Меня спрашивали: чего ты не разговариваешь?
