отвлечь только с одной стороны, за ними сразу же началась погоня. Костя понял это, когда сзади послышался истерический крик. Мужчина на секунду обернулся и увидел, как схватили замыкающего солдата. Вопли юноши привлекли внимание другой группы нападающих, которые ранее растерзали заболевшего военного.
– Быстрее! – крикнул Костя.
Но этого уже не требовалась. Командир и его подчинённый прекрасно понимали, какая участь их ждёт, если они остановятся. Когда Костя подлетел к машине, он сначала подумал, что там никого нет. Но вдруг он разглядел прислонённое к окну лицо Лилинг.
Мужчина ударил по стеклу и стал рвать на себя дверь.
– Открывай! Заводи! – отрывисто кричал он.
Он даже расслышал спасительный щелчок запорного механизма.
– Двигайся! – крикнул он перепуганной жене и прыгнул внутрь.
Бежавший за ним командир заскочил следом, а сопровождавший их солдат на секунду замер и вдруг рухнул на землю. Они лишь успели разглядеть, что сзади на него набросились такие же военные.
– Газуй! – взревел Костя и, перегнувшись через командира, захлопнул дверь.
О корпус машины стали биться тела, сначала это были гулкие звуки, потом они стали глуше и наконец всё стихло. И лишь пробивавшийся свет фар высвечивал живую шевелящуюся массу, которая покрыла машину со всех сторон.
– Мы в жопе! – по-русски произнёс Костя.
Алтайский край, 20 января 2020 года
Густую темноту ночи расчерчивал свет фар. По безлюдной тайге, не разбирая дороги, мчалась машина. Её кидало то в сугробы, то елозило по насту целины, пока наконец колёса не нащупали под нанесённым снегом ровную твердь заледенелой дороги. В машине висело молчание. Люди, сидевшие там, пережили одну из самых страшных ночей в своей жизни и теперь никто не знал, что их ждёт дальше.
Ранее, когда Кирилл вывел УАЗ с парковки, он остановился на секунду, чтобы посмотреть, есть ли запас бензина. Обычно работники колонии всегда возили с собой две-три канистры, ведь в дороге может случиться что угодно. Топлива мужчина не обнаружил, зато увидел в свете фонарей, как из-за угла дома какой-то странной ломанной походкой выходят солдаты-срочники, проходящие службу в колонии.
Мужчина разглядел окровавленную форму, блуждающий взгляд и бледные лица, покрытые по́том словно в горячке. Изо рта у них валил густой пар, так как на улице было очень морозно. Однако все они шли без верхней одежды, а некоторые даже без обуви.
Кирилл тихо сел обратно на сидение, выжал сцепление и через секунду резко стартанул с места. Он бросил взгляд в окно заднего вида, потому что по идее в него должны были начать стрелять, но нестройный ряд солдат просто продолжал двигаться, а потом они вдруг стали падать в снег как подрубленные.
Нажав на тормоза, Кирилл остановился и долго сидел, разглядывая горку живых тел. Они шевелились, что-то безмолвно кричали, широко открывая рты, но не вставали. Не склонный к созерцанию сцен насилия, Кирилл, однако, не мог оторваться от этой мрачной картины. Во-первых, он не понимал, что происходит, а во-вторых, ему необходимо было вернуться, если он хотел доехать до города, потому что баки в УАЗе были наполовину пусты. И внутри машины полных канистр с бензином не было, поэтому необходимо было поискать в тех, что стояли как раз напротив этой жуткой мизансцены.
Выждав ещё некоторое время, Кирилл понял, что вставать солдаты не собираются, они ещё шевелились, но словно засыпа́ли или слабели. Сначала мужчина хотел помочь им, потом, вспомнив плескавшееся в их глазах безумие, решил, что сегодня не день для героических поступков. Кирилл вздохнул, как перед прыжком в воду, включил заднюю передачу и подъехал к другому УАЗу как можно ближе.
Выйдя на хрусткий снег, мужчина с замиранием сердца остановился так, чтобы его не было видно со стороны лежащих солдат. Под тонкую рабочую куртку сразу пролез ледяной язык холода, морозом перехватило дыхание. Нальчиков решил больше не ждать и пошёл к дверце машины. На его счастье, в салоне стояло целых три канистры, правда было неизвестно с бензином или нет. Стараясь не шуметь, Кирилл нажал на ручку двери, и она поддалась, хотя обычно все машины были закрыты. Он приподнял одну их канистр и облегчённо вздохнул, она была полная.
Быстро перегрузив все три ёмкости в свой автомобиль, мужчина почувствовал на затылке холодное дуло ружья. У Кирилла подкосились ноги, и он стоял не двигаясь, пока позади него кто-то мрачно молчал.
– Ты нормальный? – послышался голос истопника.
– Тетёркин, – выдохнул Кирилл, узнавший его, – вот после такой встречи уже нет! Убери ствол, нормальный я. Ты лучше глянь за УАЗ, – сказал Кирилл, когда истопник наконец убрал ружьё от его головы, – они там валяются.
Мужичок послушно прошёл три шага и, вытянув худую шею с выступающем из-под ворота свитера кадыком, пожал плечами:
– Хде?
– Солдаты на снегу! – замер Кирилл потому что краем глаза уловил какое-то движение.
Он быстро вскочил на подножку и увидев, что там, где только что валялись шевелящиеся тела, уже никого нет, а лежит только местами красный снег, закричал не своим голосом:
– В машину! Залезай!
Истопника долго уговаривать не пришлось, после всего, что он видел из своей каптёрки, его единственным желанием было смыться отсюда. Кирилл же, захлопнув дверь перед самым носом бегущего на него с топором солдата, рванул машину вперёд и покатил с огромной скоростью по хорошо вычищенной дороге. Повезло, что перед проверкой всегда выгоняли зеков, и они лопатами не хуже грейдера раскидывали снег.
– Стой! – вдруг зычно крикнул Тетёркин.
– Ты сдурел? – проорал в ответ Кирилл, когда истопник вцепился ему в плечо.
– Там в столовке в окне Олька торчит! Она живая, руками машет! – взвыл Тетёркин.
– Ты идиот, нам нельзя возвращаться! – крепче сжимая руль, мчал дальше по дороге Кирилл.
– Ну, высади меня, нелюдь, тогда! Все вы зэки одинаковые, свою шкуру только спасаете. Она же живой человек, она ж баба, она ж тебя кормила! – со слезами в голосе кричал мужичок. – Выпускай меня, поскудень!
Кирилл проехал ещё десяток метров, убедился, что погони нет и остановился. Истопник тотчас вылез наружу и потопал обратно в сторону зоны.
– Придурок какой-то, – выдохнул Кирилл и сдал назад. – Сядь в машину! Сейчас решим, как спасать будем твою зазнобу. – беззлобно сказал он.
– Она человек просто. Баба, понимаешь! А баб беречь надо, они матери! – качал головой Тетёркин.
– Оставь эти пропагандистские речи для потомков. Ты все ходы здесь знаешь. Как лучше идти?
– Лучше-то, конечно, там, где я от начальства сигал на охоту. – узловатыми, прокопчёнными пальцами почесал подбородок Тетёркин. – Но там снег глыбкий, Олька почти центнер весит, не пройдёт. – вдруг он просветлел лицом. – О, дурь-башка! К комиссии же прочистили дорогу и к воротам хозчасти. Обычно зимой никто не париться по
