отличается от «Я нашел дорогу в какую-то жуткую дыру, от которой несет трупами и муками».
– Я делал все, как ты учила: представил место, обратился к дару внутри меня, но… – Кристофер запнулся, вспомнив, как леденящий страх поднимался в нем, постепенно стирая мысли.
– Но?
«Но потом мне стало страшно, я провалился во мрак и чуть не потерял сознание!» – злясь на себя, подумал он, однако вслух произнес совсем другое:
– Но вместо нужного пути появился вот этот.
Эбигейл ничего не сказала, но по тому, как блеснули ее необычные глаза, Кристофер понял: такой ответ ее не устроил. А в следующий миг она взяла его за руку и увлекла за собой по тропе, выстланной мягким мхом и освещенной оранжевыми светлячками, парящими меж ветвей огромных дубов.
Запах влажного мха сменился солоноватым и терпким – побережья. Под обрывом тихо вздыхало море, иногда раздавался всплеск, словно кто-то прыгал в воду с камня.
Эбигейл тряхнула головой, отбрасывая косу назад, и раскинула руки, вдыхая полной грудью. Ночь, тихая и безлюдная, и правда была прекрасна: волшебство робко сверкало в траве искрами, лилось чарующей песней, вилось ароматами соли и ветра. И все это исчезало, умирало, стиралось из памяти, словно его и не было никогда…
Эбигейл облизала губы и кинула быстрый взгляд на Кристофера. Тот недоуменно огляделся. Они пришли туда, где закончили дневную прогулку. Но сейчас место выглядело совсем иначе, покровы дня спали и явили тех, что веками жили бок о бок с людьми. Кристофер проводил взглядом двух феечек, перетягивающих желудь. Обе тонкие, полупрозрачные, мерцающие, со стрекозиными крылышками. Их хрупкие тела были обнажены, а волосы пушились, как одуванчики. Они совсем не походили на Эбигейл Айвз.
– Тот эльф… – неожиданно для самого себя произнес Кристофер, – в замке… Он сказал, что ты полукровка, как я.
Эбигейл обернулась, и от того, как вспыхнули ее глаза – синий и хищно-янтарный, – Кристоферу стало не по себе.
– Не как ты, – коротко ответила она и медленно моргнула, возвращая морок, делающий ее глаза одинаковыми.
– А как?..
Догадка о том, что она наполовину фея, а наполовину эльфийка, вновь обожгла любопытством. Такое вряд ли могло быть возможно, ведь эльфы столетиями оставались запертыми, а Эбигейл казалась его ровесницей, может на пару лет старше, но кто знает, какие тайны хранила Волшебная Страна с ее искажением времени?
– Не знаю, – огрызнулась Эбигейл, отвернувшись. – Точно не человек.
– И ты не пыталась разобраться? – проигнорировал ее раздражение Кристофер.
Она вновь повернулась, прищурилась, словно размышляя, стоит ли вообще рассказывать ему о себе, а потом процедила:
– Не смогла. Не спрашивай меня больше.
И в том, как прозвучали эти слова, Кристофер услышал угрозу, непоколебимость в нежелании говорить об этом. Он вздохнул. Разочарование солью разъедало грудь. Узнать бы о ней больше! Но, кажется, вопросами тут ничего не добиться, лучше ждать, когда расскажет сама.
Если расскажет.
Внизу снова раздался всплеск, а затем кто-то запел. Кристофер не смог разобрать слов в грустной, нежной мелодии и решил, что язык вряд ли был человеческим.
– Надо найти спуск, поговорить с ними. – Эбигейл осторожно двинулась вдоль обрыва, явно ища спуск. Кристофер пошел следом.
– С кем?
– С шелки, конечно. Думаю, они часто сюда приплывают, – может быть, видели что-нибудь.
Узкая крутая тропка вниз выглядела пригодной разве что для коз, да и те подумали бы, стоит ли такой пользоваться. Эбигейл поморщилась, взяла Кристофера за руку, а мгновение спустя он увидел прямо перед собой море и выглядывающие из воды валуны. В нескольких ярдах от берега на самом крупном сидел юноша, рядом лежала…
– Это его шкура? – шепотом уточнил Кристофер, только читавший о шелки, но никогда не видевший никого из их племени.
– Да, это моя шкура. – Фэйри оборвал песнь, плавно поднялся и развернулся.
Кристофер несколько удивленно изучил его с макушки до пяток. Как и феи, не поделившие желудь, шелки был обнажен. Светлая, словно никогда не знавшая солнечных лучей кожа, голубоватые вены, длинные, коричневые, словно мех, волосы. Юноша легкими прыжками с камня на камень двинулся к ним. Между пальцев у него были перепонки.
– Пришел пролить семь слезинок, человек? – насмешливо произнес он. – Иногда я отвечаю взаимностью даже мужчинам.
Эбигейл он будто бы и не замечал, но, едва Кристофер подумал об этом, шелки повернулся к ней и изящно поклонился.
– Доброй ночи, сестра.
– Не мог бы ты прикрыться? – со смешком фыркнула Эбигейл. – Перед леди не должно щеголять… достоинствами.
Шелки расхохотался, но его тепло-карих глаз веселье не коснулось. Он развернулся и отправился к шкуре. Эбигейл со вздохом запрыгнула на валун и двинулась за ним, жестом велев Кристоферу следовать ее примеру. Теперь море билось совсем рядом, иногда касаясь ног пеной и брызгами. Казалось, оно просит о помощи. Обернувший шкуру вокруг бедер шелки снова запел, и ощущение сжимающей сердце тоски вернулось.
– Ты ищешь помощи? – тихо спросил Кристофер, но шелки не стал прерывать песнь.
– Смотри. – Эбигейл легонько потянула Кристофера за рукав и указала на воду впереди.
На волнах покачивались тюлени. Их добрые глаза блестели в лунном свете и полнились болью. А песня обволакивала соленой приятно-прохладной водой, несла вперед течением, дружески касалась плавником и уносила по лунной дорожке, игриво толкала и согревала теплым боком. Она словно напоминала, как весело и спокойно было вместе. Она пыталась показать дорогу домой.
Неожиданно голос шелки оборвался. Он внимательно посмотрел на замершего Кристофера, притихшую Эбигейл, а затем бросился в море длинным прыжком. Вынырнул он уже тюленем. Снова кинул внимательный взгляд назад и скрылся под водой. Стая один за другим последовала за ним.
Глава 4
Утро встретило Джона Джошуа радостной песней птиц, лучами солнца, слишком яркими, чтобы на них смотреть, и раскалывающейся головой. Он со стоном перевернулся на спину и задел рукой флягу. Неплотно прикрытая крышка соскочила, и виски выплеснулось прямо на кровать. Джон Джошуа потер лицо ладонями и решил, что пора вставать.
Ночь не принесла ему облегчения: несколько часов он ворочался в кровати, не в силах заснуть, потом напился и все-таки уснул, но и во снах его преследовала мисс Айвз. Ее руки, ее губы, ее глаза, ее волосы…
Джон Джошуа с трудом сглотнул, образы из сна вновь встали перед глазами, заставив руки покрыться мурашками. Если бы кто-то мог наблюдать за ним со стороны, то увидел бы и румянец на его щеках.
Вода в тазу в умывальной комнате была едва теплой, но это и к лучшему – головная боль немного отступила, и Джон Джошуа вновь почувствовал себя если не хорошо, то сносно. Выбрав самый скромный утренний костюм, он тщательно расчесался, уложил волосы помадкой и отправился к отцу. Старик рано вставал, предпочитая работать в кабинете до обеда, и Джон Джошуа очень надеялся, что он будет в добром расположении духа. Иначе благословения на ухаживания за мисс Айвз не видать.
Оказалось, что этим утром не только он искал общества отца. У дверей, прижавшись ухом к створкам, стояла сестра. Лицо у Бетани было напряженное. Джон Джошуа тихо подошел к ней, и она чуть подвинулась, чтобы дать место. Он прислушался.
– …Прекрасно провожу время. – Видимо, Мэллоун уже некоторое время отвечал на вопросы отца. Голос его звучал тихо, но разобрать слова труда не составляло.
– Очень рад, очень рад! Я был добрым другом ваших родителей и не мог остаться в стороне, когда услышал об этом несчастье. Я уже говорил и повторю еще раз – примите мои искренние соболезнования!
– Спасибо, мистер Кеннет…
Любезности Джон Джошуа пропустил мимо ушей: все эти благодарности, слова поддержки и прочая шелуха ничего не значили. Но щеки Бетани порозовели – она явно оценила талант Мэллоуна к красноречию и учтивый тон по отношению к отцу.
Некоторое время отец и Мэллоун предавались общим воспоминаниям о графе и графине, о бедняжке Маргарет и Джозефе; у Джона Джошуа начали затекать ноги. Что интересного нашла сестра в этом разговоре?
– Вы же знаете, Кристофер, мы с вашим отцом постоянно переписывались. – Ответа он не расслышал, но отец уверенно продолжал: – Последний год мы с ним обсуждали одно деликатное дело…
Пауза затянулась. Джон Джошуа словно сам оказался на месте Мэллоуна: отец сидит перед ним, чуть откинувшись в кресле, пальцы его сцеплены в замок перед собой, локти покоятся на лаково блестящей столешнице,
