и мучительно — знать, что он бессилен ей помочь, защитить, оградить от зла и обид.
— Я ненавижу космос. — Признался он Рокелу в тот же вечер. — Настоящую свободу человек может иметь только на планете, своей собственной планете, где он дома, где он волен есть и пить, купаться в море, загорать под солнцем; где он не зависит ни от механизмов, ни от лекарств. Как я хочу свободы, Рок! Я устал быть в плену. Знаешь, о чём я мечтаю? Прилететь на Корту, забраться на самую высокую гору, чтобы не видно было края земли. Лучше над морем. И дышать, и не видеть вокруг никаких стен, и не бояться, что кто-то увидит меня без линз!!!
— Мозаичные горы. — Тут же откликнулся Рокел. — Они самые высокие.… Хотя Великие Равнины по части простора любое другое место на Корте за пояс заткнут.
Шен заглянул к Аэла, проведать Ива. У него были вопросы к мероканцу по поводу странной смерти лорда Рэна, но Аэла охраняла мероканца, как пустынная кошка котёнка, утверждая, что он на волосок от гибели, и любое усилие может его прикончить. Только сегодня ей пришлось Шена к своему подопечному подпустить; но казалось, что шансов добиться от него связных ответов пока действительно маловато. Цвет кожи мероканца был зеленоватый, как у гуманоида, под глазами пролегли глубокие страховидные тени, разбитые в кровь и высохшие губы неприятно потрескались и покрылись белым налётом.
— Как он? — Спросил Шен у Аэла.
— Лучше. — Ответила она тихо. — Возможности офта кажутся мне неисчерпаемыми.… Эта доза убила бы любого, не только мероканца. Он выживет, теперь я уверена. Кровь очищена; дальше всё пойдёт хорошо, и с каждым днём лучше.
— Что он сказал про Рэна?
— Он ещё не знает, что тот мёртв. — Перешла Аэла на шёпот. — Спрашивал, что с ним… Я не рискнула сказать истину. Боюсь, что он совсем потеряет волю к жизни, у него и так с нею проблемы.
— Ты выяснила, от чего умер кип?
— Да. От… от внутреннего кровотечения. В его тканях столько пска, что очень трудно исследовать их…
— Это могло произойти само?
— О, да. Он, возможно, пытался не принимать соль, и в его организме возник её дефицит. Он уже делал это прежде. А ты знаешь, чем это чревато для наркомана. Просто порвались ткани.
— Проклятье. — Чертыхнулся Шен. — Я знал, что с наркоманом будут проблемы, но он был классным навигатором, и человеком не плохим. И всё равно, выглядит это подозрительно: кип умирает от внутреннего кровотечения, а мероканец валяется в коридоре у его двери с наркотическим отравлением и весь в синяках.… Весьма подозрительно. Но я верю тебе, Аэла. Раз ты говоришь, что соль свалила его сразу же, я верю. Может, он набил себе эти синяки, падая. Может, успел войти, и Рэн сам вышвырнул его прочь, немного не рассчитав силу. Скорее всего, это так. Да, — сказал он уже самому себе. — Нет смысла настаивать на другой версии. В конце концов, он сам всё расскажет, когда очухается; мероканцы не лгут.
Ив не хотел жить. Он принял видение за воспоминание, и теперь был уверен, что убил женщину, которую любил, по приказу Л: вара. Думать о том, что он убивал мероканцев, было ужасно; думать о том, что он убил любимую женщину, поцелуи и прикосновения которой помнил каждую секунду, вообще было невыносимо. Даже мысли о мести не приносили больше облегчения. Никакая месть не могла вытеснить из его памяти её глаза, в которых гасла жизнь. И он по-прежнему не видел её лица! Но теперь ему казалось, что он знает причину: он убил её. Не смотря на самую нежную опёку Аэла и тщетные страдания Ста и Моанны, Ив не чувствовал себя лучше и на третий день, хотя у Аэла были все основания ожидать значительного улучшения. Он не хотел пить, не хотел есть, не отвечал на вопросы и не хотел даже посмотреть на неё. Лежал и смотрел вверх, и глаза его казались совсем погасшими. А против этого недуга бессильны были все лекарства и всё оборудование Ариги.
Он не знал, сколько пролежал так. Может, он дремал; может, был без сознания. Аэла не было. В лаборатории стояла полная тишина. Ив несколько секунд смотрел на потолок, потом, почувствовав чьё-то присутствие, повернул голову, и вздрогнул: возле него сидела… она? Он плохо видел её лицо; но волосы, линия плеч и спины, и особенное ощущение, ощущение её присутствия, были знакомыми. Заметив, что он открыл глаза и смотрит на неё, она нагнулась, прошептала:
— Всё хорошо. — И осторожно прикоснулась губами к его щеке. Он почувствовал запах корицы и мяты, сердце забилось сильно — сильно.
— Ты — мой бред? — Спросил он.
— Конечно. — Ответила она. — Как и то, что так мучает тебя. Всё было бредом. Всё — ложь.
— Но это могло быть. — Сказал он.
— Поэтому ты и увидел это. — Прошептала она, почти касаясь губами его уха. — Это твой страх. Ты боишься этого больше всего на свете; разве нет?
— Но ты есть?
— Есть. — Ответила она. — Ты меня найдёшь.
— На Корте?
— Где-нибудь уж точно. Спи. — Горячая рука легла на лоб, он послушно закрыл глаза.… И вдруг, вздрогнув, широко раскрыл их, даже попытался приподняться. Ощущения были слишком реальны, он знал разницу между бредом и явью! Но никого не было. Лаборатория была пуста.
Видно, сработали какие-то датчики, потому, что почти сразу же вернулась Аэла. Сказала, войдя:
— Пахнет корицей. Что с тобой, Волк?
— Ничего. — Медленно ответил он, опускаясь назад. Что-то было не так. — Я хочу пить.
Безумно обрадовавшись, Аэла захлопотала вокруг него; он молча лежал и размышлял, пытаясь собраться и решить, бред это, или нет? Запах корицы оставила его гостья, или призрака гостьи по какой-то неведомой ассоциации породило его воображение из-за запаха корицы? Могло быть и так, и эдак, и поручиться за себя в таком состоянии он не мог.
Но с этого момента он начал поправляться. Призрак, даже если он был плодом его воображения, был прав: пока он не узнал наверняка, реальное ему вспомнилось событие, или же это был его страх, незачем было сходить с ума из-за этого. Ему так хотелось верить, что найти её — реально!.. Мероканцы не имели ничего против внебрачных связей, и смены спутников жизни, но его Каста гордилась своей верностью. У Волка была только одна подруга, и это было не законом, но более того — обычаем Касты, которым они гордились безмерно.
