— Помню… — Над правым глазом Донала начал формироваться очаг боли. — Конечно, не как вас зовут, но я помню, как тогда в домике…
Ты слышишь кости?
Однако слова теперь звучали далеко и уже совсем ненавязчиво, просто как неприятное воспоминание. Но вот из-за возникшего у Донала перед глазами образа дивы, распростертой на столе — мертвой дивы — все внутри у него перевернулось. Он отодвинулся, схватил урну, и его вырвало.
— Возможно, мы поспешили.
— Нет, все нормально. — Донал вытер рот тыльной стороной ладони. — Итак, кто же вы такая?
— Лора Стил. — Она протянула ему руку в перчатке. — Рада теперь уже по-настоящему познакомиться с вами.
— Э… — засопел Донал. — По-настоящему мы познакомимся, когда я буду в нормальной форме. Ну, как бы то ни было, вы та самая командир Лора Стил?
— Та самая. А это, — Лора кивнула на рябь в воздухе, — Ксалия. Она член федеральной опергруппы, которую я возглавляю.
— А! — Донал откинулся на спинку своего твердого стула. — Вы пришли, чтобы поднять мне настроение или чтобы допросить?
— Ни то и ни другое. Наша цель — завербовать вас.
— Вы шутите. — Донал закрыл глаза и вспомнил свою долгую поездку в лес и неизвестно сколько дней продолжавшееся пребывание в домике деда в полубреду над распростертым телом дивы и подготовку к очищению её костей. — Сколько законов я нарушил?
— Вас очень хорошо зомбировали.
— Да, но все-таки… Разве упомянутый факт освобождает меня от ответственности?
— Из вас сделали жертву. И вы вели и продолжаете вести себя, как самая настоящая жертва.
— Священный Танатос! — Донал бросил взгляд на неё, а затем перевел его на почти незримые очертания Ксалии. — Ну и манеры у вас! Вы говорите, что возглавляете особую опергруппу. И какова же основная цель вашей деятельности?
— Это определенная задача…
— Не превращайте меня в глупого подростка, ради святого Аида!
— Мы расследуем деятельность небольшого закрытого клуба, к которому принадлежал Малфакс Кортиндо. Мы называем его Черным Кругом…
— Весьма оригинально.
— …так как их истинное название засекречено и известно только его членам.
И тут прозвучал едва слышный шепот, который можно было легко спутать с шумом ветра за окном.
«Я предлагала назвать их "Голубым Союзом"».
Донал, несмотря на боль, не смог сдержать улыбки.
— «Заговор цвета индиго» был бы более тактичным вариантом.
Призрачное тело Ксалии зарябило.
— И насколько же опасен этот заговор? — спросил Донал.
— Ну, я бы сказала, что, — Лора перевела взгляд в самый конец, где за перегородкой в сестринской сидела сестра Фелиция и потягивала хелеборовый чай, — в вопросах кадров они погнались за количеством в ущерб качеству.
— Но они ведь действовали не только в Тристополисе?
— Почему вы так думаете?
— Потому что вы федералы, даже если находитесь здесь. И потому что я очень хорошо помню, что предшествовало моему нынешнему положению. Наше начальство требовало от нас быть начеку из-за того, что произошло в других городах. Да и за морем тоже.
— Гм… — Лора подошла к тумбочке. На ней стояла дешевая матовая ваза с двумя черными одуванчиками. — Мне кажется, вы очень нравитесь сестре Фелиции.
— Она просто выполняет свои обязанности. И при том неплохо.
— Вы же, со своей стороны, не уберегли свою подопечную, а через несколько мгновений после её гибели убили главного подозреваемого.
Донал принял более свободную позу.
— Вы только что сообщили, что прибыли сюда с целью моей вербовки, а теперь говорите, как плохо я исполнил свой Долг. Интересная тактика, командир.
— Дело в том, что, — Лора кивнула на едва заметные колебания воздуха, которые были Ксалией, — мы знаем о зомбировании и способах манипуляции его жертвами гораздо больше вашего начальства. Или, по крайней мере, больше того, в чем они склонны публично признаваться из политических соображений.
— Вы намекаете на то, что я выступаю в роли козла отпущения? Но знаете, это ведь была моя операция.
В моменты просветления Донал задумывался над тем, что с ним теперь будет. Вышвырнут ли его со службы, посадят в тюрьму или сделают что-нибудь похуже?
— Вы оказались единственным человеком в театре, не исключая полицейских, кто сумел преодолеть транс, — объяснила Лора. — Если бы вас не было в театре, дива все равно погибла бы, какой бы ни была окружавшая её охрана. В памяти у людей осталась бы совсем иная картина происшедшего.
— Значит, мне все-таки удалось устоять перед воздействием. — Донал смотрел в пол, вспоминая. — По крайней мере, перед одним из них.
— Кортиндо заранее посеял семена того, что потом случилось с вами, — продолжала Лора, — когда продемонстрировал вам кости художника. Ведь вы прикасались к костям, не так ли?
— Во имя Танатоса, да… А откуда вы знаете?
По смутным очертаниям Ксалии вновь пробежала легкая рябь. На сей раз Донал не почувствовал в ней ни малейшего восторга.
— Мы обыскали его кабинет. — Лора кивнула на Ксалию. — Все потайные уголки. И нам не понадобилось делать слишком сложные сопоставления, чтобы понять, что произошло. Мы уже знали, что вам было приказано прийти туда.
Донал пристально всматривался в бледное лицо Лоры, пытаясь понять, что стоит за её словами. Неужели, не называя имени комиссара Вильнара, она пытается обвинить его в участии в заговоре? Или в невольном попустительстве?
Сестра Фелиция находилась за перегородкой в противоположном конце палаты, но Донал уже хорошо знал, насколько она чувствительна и насколько тонкий у неё слух. В её присутствии лучше не обсуждать детали.
— Значит, единственная причина, по которой я должен вступить в вашу группу, — заключил Донал, — состоит в том, что меня, по сути, кинуло мое начальство.
«Отнюдь. — Призрачные очертания Ксалии приблизились к Доналу. — Это вовсе не единственная причина».
— И какова же другая?
Лора ответила за Ксалию:
— Она имеет в виду месть.
— Ах вот оно что.
Обсудив некоторые детали относительно их предложения, Лора заявила, что ей необходимо выяснить у сестры Фелиции, как продвигается его лечение. Лора с Ксалией прошли в сторону сестринской.
Разговаривали они недолго, Донал издалека равнодушно наблюдал за ними. Затем Лора вернулась одна, Ксалия осталась рядом с сестрой Фелицией.
— Ваша реабилитация может занять как девять дней, так и девятнадцать или даже девяносто, — сообщила Лора. — Кстати, а в чем она заключается? В полной перестройке тела и души?
