— Да замолчите вы наконец! — кричит он, перекрывая хор сыщиков. — Свен, кажется, собирается нам что-то сказать. Верно, Свен?
Убитая горем каланча кивает, все еще не решаясь поднять голову. Но вот он раскрывает рот и начинает говорить. Правда так тихо, что его трудно понять.
— Я… я… украл седла, потому что… потому что… Юсуф все время прикалывался над моим старым велосипедом и над моими рваными джинсами… И я решил… Я решил стащить двадцать седел и потом сделать вид, что я один раскрыл кражу. И вы бы тогда признали меня крутым сыщиком…
— Ты и есть крутой сыщик! — говорит Маруша, у которой в глазах блестят слезы.
— А теперь вы меня, конечно, вышвырнете из клуба… — грустно продолжает Свен.
— Ты что, обалдел? — дрогнувшим голосом возмущается Юсуф. — Если кого-то и надо вышвырнуть, так это меня!
Он подходит к Свену и клятвенно поднимает вверх три пальца:
— Клянусь, если я еще хоть раз когда-нибудь что-нибудь вякну про твою таратайку, пусть Освальд откусит и сожрет мой язык!
Все смеются.
— Боюсь, что он не такой вкусный, как двадцать ромштексов, которые я ему притащила.
Двадцать ромштексов?! Слюной, которая мгновенно образовалась у меня во рту, можно было бы, наверное, затопить всю Сахару.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, в которой все еще только начинается
Праздник кончился. Но для меня — для моего желудка и для моих жевательных мышц — он продолжается. Я все еще лежу в саду перед грудой ромштексов и наворачиваю, наворачиваю… Однако гора мяса не уменьшается. Если я все это слопаю, я, наверное, стану похож на помесь терьера и бегемота.
— Ты не боишься лопнуть? — слышу я голос Маруши.
Я, не прекращая жевать, оборачиваюсь. Маруша еще здесь? Странно, все сыщики только что разошлись.
Из дома выходит Тим.
— Отличный получился праздник! — говорит Маруша.
Мой хозяин кивает.
— А теперь мы одни… — прибавляет Маруша тихо, отчего Тим скрещивает руки на груди и то краснеет, то бледнеет.
Да… Любовь…
Я, продолжая лопать, поглядываю на Тима с Марушей. Что у них там происходит? Да ничего! Они разгуливают по саду, глядя то на небо, то под ноги.
Нет, так не пойдет! Я встаю — и тут же падаю, потому что в брюхе у меня тонна ромштексов. Собрав все свои силы, я предпринимаю вторую попытку. Ага, значит, я все-таки пока еще способен передвигаться, хотя и со скоростью черепахи.
Тим и Маруша как раз стоят ко мне спиной и не видят, как я тащусь к розовому кусту и, не обращая внимания на шипы, откусываю ветку с цветком. С розой в зубах я подкрадываюсь к своему хозяину и мордой щекочу его голую ногу. Тим незаметно поворачивается ко мне; похоже, он не понимает, чего я от него хочу. Тогда я просто роняю цветок к его ногам, возвращаюсь к своим ромштексам и снова зарываюсь мордой в эту вкуснятину.
А что делает Тим? Он смотрит на розу и обстоятельно чешет себе подбородок. В конце концов наклоняется и поднимает розу. В этот момент Маруша поворачивает голову.
— Роза? И что ты собираешься с ней делать? — спрашивает она с улыбкой.
Тим делает такое лицо, как будто в руках у него не цветок, а собачья куча.
— Да я… э… я хотел… э… — мямлит он. Потом вдруг сует розу Маруше и несется в дом.
А Маруша? Маруша сияет, как мальва поутру. Она зарывается носом в цветок, потом на секунду задумывается, закусив нижнюю губу, — и несется вслед за Тимом. Вскоре я уже слышу их смех. Потом все стихает. И поверьте мне, друзья мои: эта тишина интересней и увлекательней, чем вся история, которую я вам рассказал.
Ну ладно, продолжим прием пищи. Ибо все на свете — в том числе и мой пир — должно иметь.
КОНЕЦ.
