– Когда вечером в пятницу священники узнали, что Иосиф из Аримофеи по твоему слову захоронил тело Галилеянина в свой гробнице, они много кричали, жестикулировали и приказали страже схватить Иосифа и заключить в темницу до окончания Пасхи. Его схватили и заточили. Анна и Каиафа для верности сами запечатали темницу своей печатью. И собрали совет со священниками и левитами, и совещались, какой смерти предать того Иосифа.
После совещания велели привести заключенного. Сняли печать, открыли дверь и поразились: в темнице никого не было. Только темнота. И все оказались в недоумении, так как двери темницы были запечатаны. И печать не тронута.
Сообщив это, Левкий замолчал и поднял глаза на прокуратора. Тот уже пришел в себя после шока. Вряд ли может быть что-то более невероятное, чем то, о чем он сейчас услышал – о воскресении Галилеянина. И он кивнул Левкию: дескать, продолжай.
Главный шпион Иерусалима вздохнул, чтобы показать прокуратору, что воспринимает его печали как свои и продолжал. Когда люди Каиафы узнали о том, что Галилеянин исчез из гроба, они призвали стражников, охранявших пещеру, дали им денег и велели говорить, что ночью пришли ученики Иисуса и похитили тело Учителя. Каиафа сказал стражникам: не бойтесь и всем говорите, как я сказал. Если прокуратор Пилат узнает обо этом, мы покроем вас перед ним, и он ничего не сделает вам. Стражники взяли деньги и теперь говорят все, как приказал Каиафа.
Левкий замолчал и вопросительно смотрел на Пилата. Молчал и Пилат. Собирался с мыслями.
– Все? – наконец прервал молчание игемон, понимая, что ему еще долго придется разгребать заварившуюся в этом враждебном ему с первых дней прокураторства Иерусалиме кашу. И ведь надо было, чтобы все это произошло именно при нем, пятом прокураторе Иудеи. И кто наслал на него эту чудовищную для ума римского еврейскую галиматью? За что? Перед кем он так уж сильно провинился, что поставлен перед необходимостью разбираться в этой непостижимой иудейской катавасии и, что неприятнее всего, отчитываться за все перед кесарем? А Тиберий умен. Умен и хитер. И его не проведешь…
Все услышанное повергло Пилата в уныние. Он решил, что останется еще на некоторое время в Иерусалиме и постарается разобраться, что в этой истории правда, а что – обычные иудейские сказки. И поставит наконец на этом точку. Игемон, как всякий здравомыслящий римлянин, любил ставить точки. Этому его научил Сенека. Поставишь в каком-нибудь деле точку и легко вздохнешь. Еще одной заботой меньше стало. Ставить точки – в этом-то и есть прелесть жизни! Согласись, читатель!
Глава 11Три иудея и Каиафа свидетельствуют об Иисусе
Прокуратор решил, что переговорит с Каиафой, выработает единую с этими помешанными иудеями общую картину, подготовит компромиссный доклад для Рима и только тогда вернется в Кесарию. Пилат пожелал себе мужества, выдержки и здравого смысла и стал планировать дальнейшие свои действия.
И тут он наконец вспомнил, откуда в голове возникла и беспокоила, беспокоила его связка: Вифлеем и Царь Иудей-ский. Как озарение пришло воспоминание о документе из архива императорской канцелярии, о доносе на царя Ирода, где сообщалось о зверском истреблении четырнадцати тысяч вифлеемских младенцев. Как-то само собой воспоминание это соотнеслось со словами Га-Ноцри: «В Вифлееме родится младенец». Возможно, здесь кроется какая-то тайна. Какой-то небесный промысел…
«Поразмышляй-ка над этим, Пилат», – сказал он себе.
Прежде всего он поделился этой мыслью со своей рассудительной супругой, на что благоверная с грустной усмешкой сказала:
– Ты не захотел меня слушать. А ведь об этом есть в моем сне. Посчитай дни. Га-Ноцри родился как раз в дни вифлеемской резни. Не его ли искал, чтобы убить, Ирод? Возможно, он и есть младенец из цар-ского рода, которого опасался Ирод. Иначе откуда Царь Иудейский? Вот тебе и объяснение. Ирод искал убить родившегося Царя Иудейского. Логично? Значит, Галилеянин действительно был Царем Иудейским, а не самозванцем.
– Куда как логично. Ай да Клавдия Прокула! Ай да моя Сивилла! Кто из римских матрон сравнится с такой пророчицей! Ты могла бы выступать перед сенаторами…
Пилат решил прояснить суть вифлеемской резни у Каиафы. А Левкий все копал и копал, и содержание его доносов запутывало и запутывало прокуратора. В то же время у него как будто раскрылись глаза. «Дело Галилеянина», в которое он, поддавшись свой философской натуре, постарался основательно вникнуть, необычайно умудрило его. Он увидел иудейский мир другими глазами.
Прошло сорок дней. Дотошный чиновник и любознательный аристократ, он все копался и копался в делах иудейских, изучал донесения шпионов со времен резни вифлеемских младенцев, разбирался в художествах «Вопиющего в пустыне», собрал досье на двенадцать учеников Сына Человеческого – в общем, как следует поработал. Ибо с юности, обученный Аристотелевой логике, он всегда старался вникнуть в суть явления, понять, как оно возникло, как развивалось, чем стало. И вот, оказывается, этот Галилеянин действительно был не так прост, как старался представиться в претории. Оказывается, и слепые прозревали, и немые отворяли уста, и немощные поднимались с одров, умершие выходили из склепов… Но кто в Риме поверит в такие сказки? Кто не рассмеется Пилату в глаза, когда он станет утверждать, что этот Га-Ноцри возвращал умерших к жизни! И чем больше сотворенных этим Проповедником чудес обнаруживал Пилат, тем более незавидной он видел собственную участь…
– Есть небольшое продолжение, – однажды сказал появившийся у Пилата Левкий. – Священник именем Финес и с ним левиты Аггей и Адда пришли в Иерусалим из Галилеи и сказали собравшимся в синагоге, что видели живого Иисуса: Распятый говорил со Своими учениками на Масличной горе. Он сказал ученикам: «Идите в мир весь, проповедуйте всем народам, крестя неверных во имя Отца и Сына и Святого Духа. Кто уверует и крестится, спасен будет». А потом видели мы Его восходящим в небо.
Левкий продолжал:
– И когда услышали это первосвященник и старейшины, и левиты, они переполошились. А когда успокоились, сказали этим троим: «Призовите Бога в свидетели, что все виденное и слышанное вами истинно».
И отвечали те трое так: «Жив Господь отцов наших, Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова, мы слышали Иисуса, говорящего ученикам, и видели Его восходящим на небо; мы свидетельствуем об истине. Если бы мы скрыли виденное и слышанное, то мы впали бы в грех».
– А тем, кто клянется Богом Авраама, Богом Исаака и Богом Иакова, нельзя не верить, – поддержал клятву тех иудеев Левкий. И продолжал: – Члены синедриона сказали им: «Не говорите никому то, что вы сказали нам об Иисусе». И дали им много денег, и сказали стражникам: «Пойдите с ними, проводите их до их земель, чтобы они не задерживались здесь и не разговаривали ни с кем в Иерусалиме».
– Спасибо тебе, любезный мой Левкий, – сказал Пилат, поднимаясь. Он прошел через весь свой кабинет, достал из стеклянного шкафа золотой письменный прибор, подаренный ему Валерием Гратом, и вручил его Левкию.
