попросила профессора Дж. сравнить эту вещь с некоторыми композициями того времени, и он подтвердил мою догадку – полное стилистическое совпадение.
– Так вы полагаете, – раздумчиво, но крайне заинтересованно продолжил Уинтроп, – что в настоящее время никто, кроме вас, не исполняет ее?
– Полагаю, нет, это маловероятно, мягко говоря.
Уинтроп умолк и вновь уставился в ноты, впрочем, скорее по инерции, как мне показалось.
Между тем часть нашей компании переместилась с террасы в гостиную.
– Вы заметили, как странно ведет себя мистер Уинтроп? – шепнула графине одна дама. – Что на него нашло?
– Не представляю, – ответил я за нее. – Он чрезмерно впечатлителен, но все равно мне непонятно, чем поразила его эта ария. Вещица очень милая, однако в ней нет ни капли чувства.
– Ария!.. – удивленно повторила графиня. – Вы же не хотите сказать, что его так взволновала ария?
– Именно это я и хочу сказать. Я наблюдал за ним – с первых же нот он сделался сам не свой.
– И значит, все его расспросы…
– Совершенно искренни.
– Не может быть, чтобы на него так подействовала музыка, которую он едва ли прежде слышал. Странно, очень странно. Определенно с ним что-то стряслось.
И впрямь, Уинтроп был неестественно бледен и возбужден, а когда понял, что сделался объектом всеобщего внимания, то вконец разнервничался. Ему явно хотелось убежать от любопытных взглядов, но приличия не позволяли исчезнуть слишком внезапно. Он стоял за пианино и машинально разглядывал старую нотную запись.
– Вы слышали эту вещь раньше, мистер Уинтроп? – спросила графиня, сгорая от любопытства.
Он в смятении поднял глаза и после небольшой заминки ответил:
– Как я мог слышать ее, если вы владеете единственным экземпляром нот?
– Единственным? О, совсем необязательно. Возможно, есть и другие, хотя мне представляется это маловероятным. Неужели есть? Расскажите! Где вы слышали эту арию?
– Я не говорил, что слышал ее, – поспешно возразил он.
– Но слышали? Да или нет? – настаивала графиня.
– Нет, не слышал, – решительно заявил он и тут же покраснел, словно устыдившись. – Не спрашивайте меня ни о чем! – торопливо прибавил он. – Мне дурно! – И через минуту его как ветром сдуло.
Мы в безмолвном изумлении смотрели друг на друга. Эта несусветная выходка, эта смесь уклончивости и грубости (куда уж дальше!), это очевидное дикое возбуждение Уинтропа и его необъяснимый интерес к вещице, исполненной графиней, – все это заводило в тупик любые попытки докопаться до истины.
– Тут скрыта какая-то тайна, – резюмировали мы, и тем пришлось удовлетвориться.
Назавтра, когда вечером все снова собрались у графини в гостиной, речь, конечно же, зашла о странном поведении Уинтропа.
– Как думаете, скоро он здесь появится? – спросил кто-то.
– Мне кажется, он выдержит паузу, переждет, пока неприятное впечатление рассеется и все забудут его нелепую эскападу, – предположила графиня.
В то же мгновение дверь отворилась, и вошел Уинтроп.
Вид у него был смущенный, казалось, он не знает, что сказать. И вдруг, не отвечая на дежурные приветствия, он выпалил словно бы через силу:
– Я пришел извиниться за свое вчерашнее поведение. Покорно прошу простить мою грубость и нежелание откровенно объяснить, в чем дело. Я просто не мог ничего объяснить. Знайте же, что эта музыка как громом поразила меня!
– Как громом? Да что вас так поразило в ней? – разом воскликнули мы.
– Вы же не хотите сказать, что эта сугубо формальная вещь задела вас за живое? – усомнилась сестра графини.
– Если так, – подхватила графиня, – мы все – свидетели величайшего чуда, сотворенного музыкой.
– Как вам объяснить… – Уинтроп с трудом подбирал слова. – Дело в том… Коротко говоря… я был потрясен, потому что с первых тактов узнал мелодию!
– А мне сказали, что никогда раньше не слышали ее! – возмутилась графиня.
– Да, я помню. Это неправда – но и не ложь. Могу лишь подтвердить, что мелодия мне знакома, не важно, слышал я ее раньше или нет. Вы сочтете меня сумасшедшим, – сбивчиво продолжил он, – но я так долго сомневался, существует ли она… и вдруг услышал ее в вашем исполнении. Вот отчего я был потрясен – я получил доказательство, что она существует! Смотрите, – сказал Уинтроп, вынимая из кармана блокнот. Он собрался было раскрыть его, но передумал и торопливо спросил: – Ноты у вас под рукой?
– Да, пожалуйста. – Графиня протянула ему свернутые в рулон старинные ноты.
Не заглянув в них, он начал листать свой блокнот.
– Смотрите, – через минуту сказал он, – вот здесь. – Он придвинул к нам открытый блокнот.
На листе среди множества набросков было несколько наскоро прочерченных линий с нотными знаками и словами «Sei Regina, io Pastor sono».
– Постойте, это же начало той самой арии! – удивилась графиня. – Где вы это взяли?
Мы сличили ноты в его блокноте с нотами в рукописи: за вычетом ключа и тональности, все совпало.
Сидя напротив, Уинтроп выжидательно смотрел на нас. Наконец он не выдержал:
– Согласитесь, ноты одни и те же. И заметьте, карандашная запись в блокноте сделана в июле прошлого года, через девяносто лет после того, как высохли чернила вашей нотной рукописи. Клянусь вам, я понятия не имел о ее существовании, когда записал эти ноты. До вчерашнего вечера я ни за что не поверил бы, что она существует!
– В таком случае, – обронил кто-то из присутствующих, – остается предположить одно из двух: либо вы сами сочинили эту мелодию, не подозревая о том, что кто-то опередил вас на девяносто лет, либо вы где-то слышали ее. Других объяснений я не вижу.
– Хороши объяснения! – презрительно фыркнул Уинтроп. – Как вы не понимаете, что в этом вся загвоздка! Разумеется, я либо сам сочинил, либо услышал, но какая из двух версий истинна?
Мы стушевались и притихли.
– Действительно, головоломка, – нарушила молчание графиня. – Думаю, нам нет смысла биться над ней, поскольку единственный, кто может дать объяснение, – это мистер Уинтроп. Мы ничего не понимаем и не можем понять, тогда как он может и должен все объяснить. Не знаю, какая причина мешает вам раскрыть тайну, а если причины нет, то извольте нас просветить.
– Причины нет, – ответил он, – разве только опасение, что вы объявите меня безумцем. История настолько фантасмагорична… вы не поверите… а между тем…
– Так бы сразу и сказали! – оживилась графиня. – Что за история? Вы нам ее поведаете?
Уинтроп замялся, пожал плечами, переложил с места на место ножи для разрезания бумаги, потеребил книги на столе.
– Будь по-вашему, – наконец решился он. – Коли вам так хочется знать… пожалуй… расскажу. Только потом не говорите, что я сошел с ума. Факт существования нотной рукописи неоспорим, и если это единственный экземпляр, тогда мое приключение – не плод больной
