Семён отучился ещё год и ушёл, так и не сдав ГОСы на бакалавра. Устроился в мастерскую.
Прохожу через распахнутые широкие ворота, кивая по пути знакомому ещё со школы парню, который тоже тут работает.
Дядя Саша всё ещё является владельцем автомастерской, но сам в ней появляется редко. Кроме Семёна и того парня, я тут уже никого и не знаю.
Внутри стоят несколько машин. Одна поднята на железных столбах, одна опасно нависает над ямой, из которой и торчит белобрысая голова Звягина.
— Какие люди, — улыбается мне Семён, когда замечает. Откладывает какой-то инструмент и складывает руки на краю ямы, глядя на меня снизу вверх. — Ласточка забарахлила, Юль?
— Нет, Сём. Приветик. Поговорить надо. У тебя скоро перерыв?
Мне везёт, потому что как раз время перерыва. Звягин умывает лицо, тщательно моет руки и зовёт к ним в подсобку на чай.
— Ты в курсе? — спрашиваю, усевшись на накрытый потертым пледом диван и отпив глоток из чьей-то фиолетовой чашки со знаком зодиака. Весы, кажется.
— В курсе, — сдвигает брови, глядя мимо меня.
— Что скажешь? Вы виделись с ним?
— А что сказать? — пожимает плечами, а потом переводит взгляд на меня. — Виделись. Верт теперь из другой лиги, Юлька. Мажор.
— Это я заметила, — пожимаю плечами и отставляю чашку. Чая совсем не хочется. — Он ведёт себя странно.
Теперь уже плечами пожимает Звягин.
— Между вами изначально всё было странно. Эта ваша дружба. Я не верю в дружбу между парнем и девушкой, уж прости, Юля. И вы с Вертом это доказали.
Слышать это больно. Мы ведь действительно были друзьями. Или Семён прав, и такого понятия, как дружба между мужчиной и женщиной, не существует? Что если мы обманывались, и пелена с глаз слетела в момент, когда из меня пьяной тогда вырвалась эта просьба?
— Он бросил меня. Изломанную, едва выжившую, Сём. Я знаю, что аварию спровоцировал не он, но он рисковал. Сильно. Мной, понимаешь?
— Я тоже чувствую вину. Ведь ехали вы ко мне, — тоже отставляет чашку и всколачивает пятернёй волосы.
— Глупость! Тем более ты пострадал из-за нас. А он… Бросил обоих.
Звягин поднимает на меня глаза и внимательно смотрит, сведя брови.
— Юль, ты разве не в курсе всего?
— Не в курсе чего? — внутри пробегает холодок.
Семён медлит, будто ему не хочется рассказывать, или он удивлён, что мне неизвестны какие-то подробности.
— После аварии Егор трое суток просидел на полу под дверью твоей палаты. У него самого было лёгкое сотрясение, но врачи так и не смогли заставить его уйти в свою или домой.
Я смотрю на Семёна во все глаза, пытаясь переварить. Родители ведь сказали, что он исчез на следующий день.
— А потом у твоего отца кончилось терпение. Он вышвырнул его за шкирку, сказав, что если его девочки не станет, то Вертинский будет гореть в аду, потому что виноват. Егору сорвало крышу конкретно, он напился, пробрался в спортклуб, заперся в душевой и очень старательно поорудовал лезвием. Вытащил его Шевцов, и очень вовремя. Не знаю как, но нашёл контакты отца, а на следующий день загрузил в машину и отвёз к тому.
Меня начинает бить мелкая дрожь. Я встаю и отхожу к окну, обхватив себя руками. Внутри всё сжимается.
Он не бросал. Не хотел бросать. Тонул в чувстве вины, едва не свёл счёты с жизнью.
Тогда почему за эти два года ни разу не попытался связаться? Решил, что с глаз долой и из сердца вон?
«Дал время»? Для чего?
А он спросил, нужно ли оно мне было вдали от него?
Снова вопросы, на которые нет ответов. Что же я такого ему сделала, что он вычеркнул меня из жизни в самый трудный для меня период?
— Это ничего не меняет, — говорю сама себе, но получается вслух. — И не оправдывает два года молчания.
— А я его и не оправдываю, — Звягин выливает остатки чая в раковину и ополаскивает кружки. — Но на твоём месте выслушал бы его.
— Если бы он хотел говорить, уже давно бы это сделал.
Чувства смешиваются. И радость, что Вертинский не просто перешагнул через меня тогда после аварии, и злость и непонимание, почему исчез потом.
Начинает болеть голова. Я прощаюсь с Семёном и ухожу. Сажусь за руль и уезжаю в сторону города.
Но благополучно добраться не выходит. Между посёлком и чертой города, напротив полей, приходится съехать на обочину. Мне не нравится, как ведёт себя руль. Кренит немного влево. В принципе, аккуратно доехать можно, но я решаю сначала набрать папе. Он говорит, что страшного ничего, до города дотяну на пятидесяти-шестидесяти километрах в час, а вечером отгонит в сервис. Но как только я пытаюсь завестись, ничего не выходит. Стартер щёлкает, но машина даже не пытается заурчать.
— Блин, — хлопаю по рулю.
И тут, как в фильмах, вижу в зеркало заднего вида, как сзади тормозит, съехав на обочину, уже знакомая мне чёрная иномарка.
17
Не двигаюсь, продолжая наблюдать в зеркало. Егор глушит машину и выходит, направляется ко мне.
Зажмуриваюсь на несколько секунд, будто он от этого должен исчезнуть. Глупо, конечно.
Вертинский пару раз стучит костяшками пальцев в окно, потому что я так и продолжаю сидеть и смотреть на него через стекло. Нажимаю кнопку стеклоподъёмника, опуская прозрачный барьер.
— Я уж думал, ты решила общаться через стекло.
— Я вообще не собираюсь общаться.
— Это я понял, — будто отмахивается. — С машиной что?
— Не заводится. Ты специально ехал за мной?
— Юля, мать продала дом, и мне нужно было подписать документы. Для этого я ездил в посёлок.
Становится даже немножко стыдно за свой выпад. Вертинский вообще странно ведёт себя, как ни в чём не бывало. Или это я загоняю?
Вздрагиваю, когда щёлкает ручка на двери моей машины.
— Дверь открой.
— Зачем?
— Чтобы я мог вытащить тебя за шкирку, заклеить рот скотчем и засунуть в багажник своей машины, а потом увезти в дальние дали. А там уже по ситуации.
— Чего?!
Я как тормоз. Очевидно же, что это сарказм, но я на нём зависаю. Смотрю, а слова воспринимаю с запозданием.
— Гляну, что с машиной. Не тупи, Конфета.
Сам не тупи. И вообще… кто ему разрешал так фамильярно со мной разговаривать? Хотя, кто ему запретит.
Снимаю блокировку с двери и открываю дверцу, намереваясь выйти, но не успеваю. Егор тянет за ручку, распахивая дверь, и несколько раз щёлкает ключ зажигания.
Он так близко, что дух захватывает. Бьёт по нервам ощутимо. Такой родной и такой чужой одновременно. Одним лишь запахом с ума сводит.
