тошноты просто не хотела открывать глаза, не хотела возвращаться в этот страшный мир. А затем чьи-то руки погладили мою щиколотку. Я дёрнулась, часто заморгала и увидела своего незнакомца, перевязывающего мою ступню оторванным рукавом своей рубашки. В горле тотчас пересохло.
— Спасибо, — прохрипела я, все ещё чувствуя ноющую боль. Льняная ткань мгновенно пропиталась кровью. — Если бы я знала твоё имя…
— Реми! — вдруг прокричал кто-то вдалеке.
Я вздрогнула, и мы одновременно повернулись к низкорослому мужчине с огромным животом, почти оголенным из-за жилетки, которая была явно ему мала. Пока он направлялся к нам, я успела оглядеться по сторонам — мы и правда сидели на ступеньках у какой-то забегаловки, а маленькие домики, приклеенные друг к другу на узкой улице, казались не особенно приветливыми. Как и лицо человека, идущего к нам. Оно выглядело так угрожающе, и все внутри меня невольно похолодело — не мог ли он оказаться бестирийцем? Не мог ли сейчас направляться прямо ко мне, чтобы забрать меня, отвезти в башню и убить в холодном сыром подвале? Я крепко зажмурилась и схватилась за плечо своего спасителя.
— Реми, чёрт бы тебя побрал! Где ты шляешься с утра? Где мой товар?!
— Хватит орать, Фабрис, или ты не видишь товар? — спокойно ответил мой незнакомец, и тогда, открыв глаза, я увидела, как он пнул ногой стоящую рядом тележку, отчего та качнулась, и вся рыба едва не вывалилась на землю.
Я облегчённо вздохнула. Реми. Значит, его зовут Реми. А Фабрис, дрожащий то ли испуга за свой товар, то ли от гнева, явно не был бестирийцем, жаждущим моей крови. Хотя, сейчас мои запасы явно иссякли.
— Мне это осточертело, — Фабрис склонился над Реми. Что ж, должного пугающего эффекта это не возымело: даже сидя Реми был выше, чем стоящий перед ним Фабрис. — Рынок открылся четыре, четыре, будь ты проклят, часа назад. А что ты делал? Развлекался с этой потаскухой, пока я ждал тебя?
— Да как вы смеете?! — вспыхнула я, но заметив свою ногу на коленях Реми, поумерила свой пыл. — Он спасал мне жизнь.
— А ты кто такая, чтобы рот открывать? — Фабрис взглянул на меня из-под густых бровей. — Тебе слова не давали!
— Не смейте указывать мне, что делать! Вы говорите с уважаемой леди! Грубиян! — Реми схватил меня за плечо, вероятно, в попытке успокоить, но это было совершенно бесполезно. — Вы брызжете ядом из-за небольшого опоздания? Я бы посоветовала вам попить травяных настоек, но это ведь будет бесполезно. Вы настоящий псих.
— Прошу тебя, умолкни, — сквозь зубы прорычал Реми.
— Ах, я псих?! — он всплеснул руками и повернулся к Реми. — Я смотрю, ты не только за рыбой, ты и за девицей своей уследить не можешь! Знаешь, что? А я тебе не заплачу. Мне надоело возиться с тобой! И вот ещё что! Забери-ка свои вещички из дома моей матушки, все мы тут сопли тебе подтираем, а с этим пора кончать! Если рыба окажется тухлой, то лучше мне на глаза не попадайся! Ах да, и про долг свой не забудь!
С этими словами, плюясь и кляня всех вокруг, Фабрис наклонился, схватился за ручки тележки с рыбой и направился в противоположную от нас сторону. У меня перехватило дыхание, щеки неистово запылали, а в висках разразилась болезненная пульсация. Чёрт, чёрт, чёрт! Это всё из-за меня! Реми уничтожит меня, заставит поплатиться за это… что мне теперь делать? Паника, захлестнувшая разом, вдруг в тот же миг вытолкнула оттуда всё лишнее.
Взяв себя в руки, я набрала воздуха в лёгкие и повернулась к нему.
— Реми, мне очень, очень жа…
Но он вдруг одним лишь своим сверкающим взглядом велел умолкнуть.
— Говоришь, в Париж тебе надо? Ну что ж, будет тебе Париж.
Глава 9. Спаситель
Что чувствует человек, когда вся его жизнь переворачивается с ног на голову?
Страх? Счастье? Или, может быть, предвкушение?
Когда Реми протянул мне руку в негласном требовании скрепить наш уговор, я почувствовала… облегчение. Оно сотнями мурашек пробежало от макушки и до самых пят, заставив вздрогнуть и глупо, может быть, даже как-то по-детски широко улыбнуться. Да, это определённо было оно, облегчение, такое свободное, такое тёплое и такое сильное, прямо как его ладонь, сжавшая мою. И это чувство было таким ясным, таким простым и отчего-то знакомым, словно я жила с ним всю жизнь и всё ждала, когда же кто-то пробудит его, отгонит вечное напряжение и ожидание худшего. Я смотрела на незнакомца перед собой улыбающимся взглядом и почему-то строго верила, что худшее осталось позади. Сколько ему лет? Почему у него нет своего дома? Не связан ли он с бестирийцами? Не убьёт ли он меня, как только мы свернем за угол? Я не знала, я совершенно ничего не знала о нём, но эта странная уверенность почему-то вселяла надежду. Он не казался плохим человеком. Он в самом деле мог меня спасти. Но… почему?
Охваченная поистине благословенным облегчением, я высвободила свою ладонь из его ненастойчивой хватки и выдохнула скопившееся напряжение.
— Неужели ты и правда согласен? — во взгляд вдруг вернулась растерянность. — Но с чего вдруг? Из-за меня этот толстяк тебя уволил!
— Я не забыл, — он фыркнул. — Твоё счастье, что меня здесь ничто не держит. Но у меня есть условия, — Реми встал, слегка потянулся и посмотрел на меня с высоты своего внушительного роста.
— Ах, ну, конечно.
— Ты лишила меня дохода. Ты мне его и вернёшь, — его голос стал твёрже. — По прибытии в Париж заплатишь мне, как за семь тележек с тунцом.
— Но… почему семь? — я потупила взгляд.
— Примерно столько займёт наш путь до Парижа.
— Что?! — резко подскочив со ступеней, я вдруг столкнулась с острой, насквозь пронизывающей болью в ступне, а потому с позором плюхнулась обратно. В горле пересохло, глаз задёргался, а Реми, казалось, только веселился. — Неделя!? Почему так долго? Я полагала, дорога займёт не больше двух дней!
— Прошу прощения, мадам, я не фокусник. А ты — беглянка, которую разыскивает, — он огляделся по сторонам и только затем продолжил: — мафия. У тебя есть деньги, чтобы купить билет на поезд? Или ты можешь подойти к любому человеку здесь и попросить довезти тебя до Парижа? Тогда зачем тебе я? Сама неплохо справишься.
— Но как же полиция? Разве сперва мы не обратимся за помощью к ним? Как иначе я вернусь в Шотландию?
— Придётся потрудиться, чтобы во всём Провансе найти хотя бы одного жандарма, который не будет связан бестирийцами, — голос его
