боевой рубки откинулись броневые щитки, и дальномерные станции начали передавать к орудиям и командным постам дистанцию до неприятеля. У носа крейсера быстро вырастал огромный бурун; скоро вода уже свободно переливалась через высокий полубак. Пряди чёрного дыма из пяти труб свивались позади в длинные косы.
На вражеском флагмане взвился сигнал по международному своду.
— Предлагаю сдаться в плен, — прочел сигнальный старшина.
Дюпрен схватил телефонную трубку:
— Погонное орудие!
— Есть погонное.
— Дайте холостой выстрел, чтобы знали, что мы не сдаемся.
— Есть! — и орудие окатилось в четком залпе.
По приказу Дюпрена рулевой направил крейсер в проход между флагманским кораблем противника и вторым броненосным крейсером. На них же командир приказал сосредоточить огонь всей артиллерии.
Темнело. Но вражеские корабли, перекрывающие выход из бухты, ясно вырисовывались впереди. Огоньки — вспышки выстрелов — замелькали по их бортам. Послышался свист и грохот разрывов снарядов.
Крейсер отвечал, ведя бой на оба борта. Десятки снарядов падали вокруг, вздымая высокие фонтаны воды и обдавая его градом осколков.
Снаряд, попавший в носовое отделение, пробив правый борт у ватерлинии, сделал дыру в три фута диаметром, осколками от него были перебиты паровая труба шпилевой машины и пожарная труба. Об этом доложил в рубку санитарный старшина, вызванный в поврежденное отделение для эвакуации раненых.
Дюпрен приказал трюмным специалистам под руководством трюмного механика заделать пробоину, а воду, влившуюся через неё, спустить в канатные ящики и выкачать турбинами, что и было сделано.
За первым попаданием последовали другие. Залпы своих орудий, взрывы неприятельских снарядов и лязг разрушаемого железа смешались в сплошной грохот, сотрясая корабль. От этой тряски лопались электрические лампочки, у манометров отскакивали стрелки, с переборок осыпалась защитная пробка.
То там, то здесь возникали пожары, и комендоры участвовали в их тушении, а матросы трюмно-пожарного дивизиона заменяли павших у орудий.
Всё чаще на верхнюю палубу требовали носилки и санитаров, раненых спускали в операционный пункт, расположенный под бронепалубой, в жару и духоту корабельного трюма, где корабельные врачи делали всё возможное, чтобы облегчить их страдания.
Несмотря на убыль в людях, комендоры «Танора» поддерживали небывало высокий темп стрельбы. И под стать им действовала подача снарядов. Снарядные беседки появлялись наверху безостановочно. Когда у некоторых орудий осколками перебило тросы подъёмников, снаряды стали подавать вручную по желобам. Но задержек и пропусков выстрелов из-за нехватки снарядов не было.
В боевую рубку через прорези попадали мелкие осколки, брызги воды и дым. Страшная завеса из дыма, пламени и водяных смерчей временами совсем скрывала полубак крейсера и вражеские корабли; все находившиеся в рубке были потрясены размерами бедствия, обрушившегося на их корабль. Ужас призывал укрыться за вертикальной стеной брони, но воля удерживала людей на своих постах — у штурвала, у дальномеров, у переговорных труб и телефонов. Хотя многие уже имели лёгкие ранения, лишь Анила позволила себе отступить как можно дальше вглубь рубки; на её красивом лице можно было прочитать весь тот ужас, который не могли показать окружавшие её мужчины.
Командиру постоянно по телефонам, переговорным трубам и с ординарцами поступали сведения о новых разрушениях.
Два крупных снаряда, пролетев через орудийные порты, разорвались в правой батарее противоминной артиллерии. Они разрушили два из пяти находящихся там 75-миллиметровых орудий и произвели значительный пожар. Загорелись беседки с патронами, и дым от пожара смешался с угольной пылью, которую взрыв взметнул из угольных бункеров. Для тушения пожара была вызвана снизу прислуга этих орудий, которая до времени укрывалась под броневой палубой.
На рострах и спардеке вспыхнули пожары; на борьбу с ними был вызван трюмно-пожарный дивизион. Но находиться на открытой палубе, под взрывами фугасных снарядов, было практически невозможно. Люди падали один за другим, иногда — по несколько человек сразу, пожарные шланги рвались, пробитые осколками. Благодаря тому, что почти всё дерево на корабле было убрано, пожары не приняли больших размеров и были довольно быстро погашены. Но трюмно-пожарный дивизион заплатил за это высокую цену. Оставшиеся в живых укрылись под защитой броневой палубы, чтобы снова и снова принимать вызов смерти, бросаясь в самые опасные участки корабля.
В рубке царило сосредоточенное молчание, прерываемое лишь этими докладами и короткими приказаниями командира. Ратмир решил нарушить его:
— Ромен, противник хорошо пристрелялся, необходимо изменить курс.
— Пожалуй, верно, — откликнулся командир крейсера, не отрываясь от прорези в броневом щитке. — Рулевой, два румба вправо, а через пару минут выровнять курс.
— Есть, — последовал ответ.
Крейсер изменил курс, Количество попаданий сразу уменьшилось. Но ненадолго. Командир опять скомандовал изменить курс, затем — ещё и ещё. Это увеличивало время до сближения с противником, но снижало эффективность вражеского огня.
В броню боевой рубки ударил шестидюймовый снаряд. Вреда он не причинил, но рубка подпрыгнула на барбете, и от сотрясения остановились часы.
При следующем попадании в рубке был ранен вахтенный начальник; его унесли в лазарет на перевязку. При этом был разбит левый дальномер, его заменили правым; но не прошло и нескольких минут, как и он, отброшенный к переборке вместе с матросом — дальномерщиком, вышел из строя. Дюпрен приказал артиллеристам переходить на стрельбу по плутонгам, в каждом из которых имелся свой дальномер.
Под мощным огнём противника надстройки превращались в кучу изломанного металла. На фок-мачте осколками перебило сигнальные фалы и сбило нижний рей. Обрывая ванты, срезанная снарядом грот-мачта с грохотом рухнула и свалилась за борт.
Восьмидюймовый снаряд ударил в рубку с носа. В воздухе закружились металлические стружки; что-то огненное влетело внутрь рубки, полыхнув из прорезей тысячами искр. Каждый, кто в ней был, невольно схватился за грудь: едкий газ заставил всех захлебнуться кашлем, заглатывая белые невесомые хлопья, похожие на клочки ваты. Но вентиляция быстро очистила воздух, а броня в очередной раз выдержала нелегкое испытание.
Дюпрен постоянно требовал увеличения хода. Форсирование котлов пустили максимальное.
Главный механик доложил из машины в боевую рубку:
— У нас здесь настоящий ад, жара невыносимая, да и к тому же, вентиляция засасывает в низы массу дыма. В кочегарках и машинных отделениях людей приходится каждые пятнадцать минут окатывать холодной водой из шланга, с некоторыми от усталости сделались судороги.
— Охотно сочувствую, Никола! — ответил Ратмир. — Но только от вас зависит судьба и нашего экипажа, и всего Танора. Держите ход во что бы то ни стало и выключите втяжную вентиляцию.
Впрочем, не один «Танор» страдал от вражеского огня. Видны были разрушения и на броненосных крейсерах противника. При сближении эти разрушения становились всё более заметными. Вся носовая часть флагмана, представлявшая собою сплошные обломки, дымилась от заливаемых пожаров; с башни главного калибра сорвало верхнюю броневую плиту.
