вы вовремя, — произнес, не скрывая своего злорадства. — Как же вы вовремя.
— Мы-то, может, и вовремя, а ты какого на учебу забиваешь, Никитос? — спросил Димон. — Хочешь, как Лаптев, на сессии за преподавателями бегать?
— Во-первых, я не Лаптев, — усмехнулся я, вспомнив когда-то нашего с Димоном, а теперь только его одногруппника, который не сдал ни одной сессии вовремя. — А во-вторых, у меня были очень весомые причины пропустить несколько пар.
— Расскажешь это после того, как тебя отправят на пересдачу, — рассмеялся Димка. — Лапоть уже волосы рвет — не знает, как уломать Третьякова закрыть глаза на прогулы и поставить трояк. Даже взятку предлагал.
— Это его проблема, Дымыч, — я обозначил интонацией, что не собираюсь развивать эту тему. Открыл галерею и поднял взгляд на Резкую. — Свои я решаю сам.
Мелькнувшее в карих глазах недоумение.
Взгляд на экран моего смартфона и после, уже панический, мне в глаза.
Да, Лилечка, это то, о чем ты подумала. Гуд бай, малыш!
Ядовито улыбаясь, я занес палец над иконкой видео и поперхнулся от предложения Резкой:
— Никита, пригласи меня на танец! — выпалила она скороговоркой. Нервно рассмеялась, осознавая, как прозвучала ее фраза, и тут же, перехватив мою руку с телефоном, поинтересовалась: — Дима, ты же не против?
Глава 17. Амели
Мне показалось, что кровеносные сосуды, опутывающие мое сердце со всех сторон, в один миг натянулись, как нити, и лопнули. Другого объяснения, почему качающий кровь орган ощущался в верхней части трахеи, а не в грудной клетке, у меня не было. Липкий страх сокрушительной волной распространился по всему телу, заполняя волнением каждую клеточку и стимулируя нервные окончания, из-за чего на коже выступили мурашки. Какое счастье, что идиотский благотворительный вечер проходил на теплоходе. Благодаря этому виновником своей реакции на происходящее я могла выставить сквозняк, который просачивался в приоткрытые двери, ведущие на верхнюю палубу.
Лукашин, на мгновение опешивший от свалившегося на голову приглашения, прищурился и растянул губы в блеклом подобии дружелюбной улыбки. Музыканты, что обеспечивали на вечере живую музыку, как раз закончили одну композицию и начали исполнять новую. И я не стала дожидаться ответа ни Никиты, ни Димы. Под звонкий голос певца и задорный французский речитатив я развернулась на каблуках и рванула в сторону небольшого танцпола.
Почему-то я не сомневалась, что Лукашин последует за мной. И до того момента, как мы скроемся от обоих Авдеевых за спинами танцующих, мне нужно было придумать, как выстроить диалог с человеком, который собирался вывалить всю правду о том, кем на самом деле является Амели Резкая.
Шпильки вгрызались в деревянный пол, спина ныла от напряжения, а внизу живота начала царапаться паника. Платье, тонкую ткань которого я до этого не ощущала, стало липнуть к телу, вызывая дискомфорт. А когда на мою талию легла обжигающая ладонь, я еле сдержалась, чтобы не завизжать. Шумно вздохнув, я повернулась к Лукашину и не переставая улыбаться прошипела:
— Нужно поговорить.
— Согласен.
Я сглотнула, столкнувшись со взглядом таких же темных глаз, что и у меня. Никита смотрел прямо, без ненависти или раздражения. Скорее, он был… удивлен.
Моя пальцы утонули в сильной ладони, когда Лукашин взял меня за руку и чуть притянул к себе. Стараясь не зацикливаться на этом контакте, я позволила Никите повести меня в танце и посмотрела на Диму. Он с непринужденной улыбкой переговаривался о чем-то с отцом, не обращая на нас никакого внимания.
Если до этого меня окружал тонкий запах живых цветов, украшающих нижнюю палубу, то теперь мое обоняние атаковал другой аромат. Откровенно мужской, тяжелый, но ненавязчивый. Я не удержалась и сделала глубокий вдох, с удивлением понимая, что от Лукашина пахнет сложной смесью цитрусовых и древесных нот, которые сглаживались прохладой мяты, ванильной сладостью и бархатистой пикантностью корицы.
Такое ощущение, что я с теплохода перенеслась в шале, где только что к завтраку принесли свежие булочки. Нервно усмехнувшись этой мысли, я подняла голову, чтобы посмотреть на Никиту, и чуть не поперхнулась из-за его изучающего, серьезного взгляда, свойственного скорее маститому ученому, а не молодому парню.
— Нужно поговорить, — напомнил Лукашин.
Я кивнула. Поговорить-то нужно, но все мои силы уходили на то, чтобы подавлять панику от тесной близости с ним. Лукашина было слишком много. Аромат парфюма, темные глаза, считывающие мои эмоции, горячие ладони — одна на талии, другая уверенно сжимала мою руку — и жар мужского тела, которому ткань платья не преграда. Словно я превратилась в крепость, у стен которой замерли войска неприятеля. И они одновременно наносят один сокрушительный удар за другим, а мне только и остается, что молиться и надеяться на давние укрепления.
— Ты. Хотела. Поговорить, — вновь повторил Никита. — Начинай.
— Не здесь, — нашла я в себе силы выдавить хоть что-то.
— Почему? — наигранно удивился он, резко развернув меня под аккорд гитары. От неожиданности я чуть не запуталась в подоле платья. Нестерпимо захотелось всадить шпильку в носок начищенной мужской туфли. Интересно, от такого Лукашин утратит свою невозмутимость? — Как тебе песня, Амели? Кстати, ты знаешь французский? Моя мама преподает этот язык, я кое-что в нем понимаю, ты в курсе?
На миг мне показалось, что в черных зрачках, позади моего крошечного отражения, мелкнуло адское пламя.
— J’arrive, j’arrive, j’arrive, — тихо пропел Лукашин, продемонстрировав и хорошее произношение, и идеальное попадание в ноты. — Перевести для тебя, Амели? J’arrive, j’arrive, j’arrive.
Меня бросило в жар, и это не укрылось от Никиты. Вряд ли бы он смог не заметить мои пылающие щеки, виной чему стало не смущение, а злость. Она закипала в груди каждый раз, когда мое общение с Лукашиным длилось дольше нескольких секунд. Но сегодня меня сбивал с толку тот факт, что мерзавец не отвечал на эту злость. И это пугало больше, чем все наши стычки вместе взятые.
Клим однажды сказал, что если ты берешь человека за горло, а улыбается он, то контроль за ситуацией точно не в твоих руках. Холодная отстраненность Лукашина била по нервам похлеще всех триггеров, угрожала и парализовала.
Мне следовало рассуждать трезво, не бояться отвечать и не вестись на эти завуалированные запугивания. Но низкие ноты хриплого голоса не позволяли собрать мысли в кучу, а Лукашин этим нагло пользовался. Притянув меня поближе к себе под очередной аккорд, Никита чуть наклонился, коротко выдохнув. Я почувствовала, как на мгновение сжались его пальцы на моей талии. В попытке отстраниться я сместила ладонь с его плеча, мазнув по лацкану пиджака, и едва не потеряла равновесие, делая шаг назад.
