обмениваться телеграммами». По дороге в Псков Гучков и Шульгин останавливались в Луге, что привело к значительному запозданию с их прибытием в Псков. Чем же вызвана была такая остановка? Гучков не упомянул об этой остановке в показаниях. Ничего не сказал специально о ней и Шульгин, упоминающий об информационном разговоре по прямому проводу с Ивановым и каких-то остановках на станциях, где Гучков «иногда говорил короткие речи с площадки вагона… это потому, что иначе нельзя было: во-первых, стояла толпа народа, которая все знала… т.е. она знала, что мы едем к Царю… И с ней надо было говорить». Историк и мемуарист – каждый по-своему будут толковать остановку в Луге «контрабандой» выехавших из Петербурга думских посланцев. Ген. Мартынов, автор одной из наиболее ценных работ, посвященных февральскому перевороту, на основании неизвестных нам данных (автор имел возможность пользоваться и неопубликованными архивными материалами) изображает дело так, что делегаты были задержаны на ст. Луга «восставшими рабочими и солдатами», которых «с величайшим трудом удалось убедить в том, что поездка в Псков не преследует никаких контрреволюционных целей». Инж. Ломоносов, имеющий тенденцию преувеличивать реальную опасность, которая грозила «революции» со стороны продвигавшихся с фронта эшелонов ген. Иванова, – опасность совершенно не эфемерную в обстановке 2 марта, – со слов правительственного инспектора Некрасова, который сопровождал гучковский поезд и систематически сносился с центром, задержку в Луге объяснял именно этим опасением. Будущий председатель местного совета солдатских депутатов ротм. Воронович даст совершенно иную версию. Утром 2-го в 9 час. с экстренным поездом из Петербурга прибыл в Лугу по поручению Врем. Комитета член Думы Лебедев в сопровождении полк. ген. штаба по фамилии тоже Лебедева. Эта миссия имела задачей наладить порядок в городе, организовать местную власть и обеспечить путь следования Императора в Царское Село. Лебедев объявил, что «через несколько часов из Петрограда выедут в Псков члены Думы Гучков и Шульгин, которым поручено вести переговоры с Государем, и результатом этих переговоров явится приезд Государя в Ц. Село, где будет издан ряд важнейших государственных актов». Военный комитет ответил Лебедеву, что, «не будучи поставлен в известность относительно истинной цели поездки Николая II в Царское и не зная, как к этому отнесутся петроградские солдаты и рабочие, он отказывается дать сейчас какие-либо гарантии». (Ждали возвращения из Петербурга специально посланного за информацией делегата.) Пытался получить «гарантии» и прибывший затем Гучков, более часа ведший в парадных комнатах вокзала переговоры с представителями временного военного комитета. «Расстроенному упорством комитета Гучкову так и пришлось уехать в Псков, не добившись успеха». Таковы пояснения Вороновича… По тем или иным причинам выезд делегатов из Луги носил более помпезный характер, нежели это рисовалось в Петербурге, – по крайней мере ген. Болдырев, занимавший пост ген.-кварт. штаба Северного фронта, в дневнике отметил, что Гучков и Шульгин прибыли в Псков в сопровождении «5 красногвардейцев» (так Болдырев назвал гучковскую свиту, потому что у них на груди были «красные банты»).
Верится с трудом, что советские деятели в Петербурге могли ничего не знать о только что описанном путешествии думских посланцев вплоть до момента, когда те вернулись из Пскова, но все-таки предположительно допустим такую возможность. По шульгинской версии, повторенной в записи Палеолога, поездка в Псков была решена и организована в отсутствие членов Врем. Комитета, принадлежавших к социалистической группе, т.е. Керенского и Чхеидзе. Поэтому особливо важно выслушать Керенского, тем более что в «записках» Суханова ставится вопрос: «От чьего имени была организована поездка в Псков Гучкова и Шульгина? Если от имени Временного Комитета Гос. Думы, то известно ли было о ней его членам Керенскому и Чхеидзе? Если им было об этом известно, то почему не было доведено до сведения Исп. Комитета?» Керенский, как мы знаем из собственного его признания, совершенно не интересовался разговорами во Врем. Комитете о форме правления и не трудился даже представлять свои возражения, так как он ни минуты не думал, что проекты о сохранении монархии могут осуществиться. Поэтому сам по себе вопрос о поездке Гучкова совершенно исчезает из орбиты внимания мемуариста. Возможно, что Керенский в момент, когда решался окончательно вопрос, действительно не был в Таврическом дворце, – он отправился (впервые за эти дни) домой, чтобы в иной обстановке наедине обсудить вопрос о своем участии в правительстве73. То, что рассказывает Керенский, еще более запутывает вопрос. Он вспоминает, как «утром» 2 марта случайной, текущей толпе, заполнявшей Екатерининский зал Думы, Милюков объявил о создании временного правительства и о регентстве Мих. Алекс. (О речи Милюкова будет сказано дальше, – необходимо отметить только, что произнесена она была не «утром», как изображает Керенский, а в 3 часа дня, т.е. в момент, когда экстренный поезд Гучкова «прорвался» уже через Гатчину.) Заявление Милюкова вызвало взрыв негодования среди демократических элементов Таврического дворца. Исп. Ком. поспешил собрать внеочередное собрание и подвергнуть Керенского пристрастному, почти враждебному («des plus hostiles») допросу. Керенский отказался вступать в дискуссию и ограничился заявлением, которое и приводится (в кавычках) в воспоминаниях74: «Да, такой проект существует, но он никогда не будет реализован. Он неосуществим, и нет основания волноваться. Со мной не советовались по вопросу регентства, и я не принимал никакого участия в спорах по этому поводу. В крайнем случае, я могу всегда потребовать от правительства отказа от этого проекта или принятия моей отставки»… Тем не менее Исп. Ком. решил предпринять меры для противодействия осуществлению думского проекта о регентстве. Он пожелал послать собственную делегацию в Псков одновременно с Гучковым и Шульгиным, которая должна была выехать в тот же день75, а при невозможности это осуществить лишить «наших делегатов, – как выражается мемуарист, – возможности выезда, отказав им в подаче поезда». Никто из других мемуаристов левого политического сектора прямо не упоминает о таком заседании Исп. Ком., и, как мы увидим, в дальнейшем к рассказу Керенского приходится относиться весьма скептически, насколько он касается перипетий, связанных с поездкой в Псков. Перед нами лишь новая форма все той же легендарной версии. Однако Керенский не только не отрицает факта, что он знал о поездке Гучкова и Шульгина, но и того, что фактически об этой поездке были осведомлены представители Исп. Ком. Надо думать, что они были осведомлены раньше, ибо из речи Милюкова отнюдь не вытекало сообщение, что Гучков выехал в Псков или готовится к отъезду, – вытекало совсем другое: «И вот теперь, когда я в этой зале говорю, – сказал Милюков, – Гучков на улицах столицы организует нашу победу». Керенский заканчивает свой рассказ лаконическим заявлением: «mais tout finit par s’arranger».
