наверное, будет. Хорошо, что не та, которую я отпустила…Коза будет. А праздник вряд ли.
Отец, наклонившись, провел пальцем по ее щеке, стирая влагу,
— Ну, что за глупости? Это твое состояние на тебя так действует. Твоя мама во время беременности тоже всегда была очень чувствительной, — голос его прервался.
Дара схватила его за руку, прижалась к ней щекой,
— Я так скучала, отец!
По его щекам покатились безмолвные слезы; он застыл, прижимая к себе ее голову.
— Я так хотел, чтобы у тебя все было хорошо, моя Йошевет!
Она улыбнулась сквозь пелену,
— Это и было хорошо, отец. Но как ты можешь? Ты, признающий идеальность строения всего мира! Как ты можешь не принимать то, что уготовано мне?
Вождь стоял не двигаясь, гладя её по волосам,
— Я всего лишь человек, Йошевет. Всего лишь человек.
Глава 22. Роды
Я лежала в шатре, вновь и вновь прокручивая в голове события последних месяцев. Как много всего произошло! И как мне к этому относиться? Иногда я снимала браслет князя, проводя пальцем по меткам на руке. Черная полоса не потускнела, не закрылась белой. Казалось, они все больше и больше переплетались, образуя равномерный узор. И я знала, что это значит.
Шкуры, выделанные Хаэлем, которые Лохем свалил на циновку под навесом, я занесла внутрь, и теперь валялась на них бездумно вертя в руках кинжал, что уже входило у меня в привычку, то доставая его из ножен, то снова пряча. Ножны эти, сделанные Краем, походили на небольшой изящный мешочек, изогнутый с одной стороны, точно по форме ножа, в который был вставлен осколок солнечного камня. Мне их принес Лохем, подвесив на небольшой кожаный пояс. Внезапно, привлеченная шумом, я села. Что бы это могло быть? Встала, прицепила кинжал к поясу, отодвинула полог.
К шатру отца, где под навесом сидели мужчины, приближались Гарон с Рамом, в окружении ребятишек. Между мужчинами, привязанная к шесту за ноги, болталась туша козы. В руках Рам нес тряпку.
Я опрометью выскочила из шатра, бросаясь им наперерез, нарушая все правила, крикнула раньше, чем отец успел открыть рот,
— Где Дарин?
— И тебе здравствуй, сестра, — мужчины остановились, уставившись на мой живот,
-Ты беременна? — Гарон почесал нос
— Значит Дарин не обманул? — Рам выглядел растерянным.
— Где он?
Мужчины опустили свою ношу на землю, подошли к шатру вождя.
Гарон нахмурился, — Не нужно было брать его с собой. Не охотник он. Мы оставили его сторожить припасы. А когда вернулись, — нашли лишь кусок его рубахи, — брат протянул отцу окровавленную тряпку.
— Возможно горный лев утащил его, — Рам стоял, опустив голову.
Ноги мои подкосились, и я осела на землю рядом с тушей козы. Слезы хлынули из глаз.
Лохем подскочил ко мне, поднимая меня на ноги,
— Нет, нет! Ни в коем случае! Не волнуйся! Он найдется! Обязательно найдется! — и повел меня в шатер.
Я забилась в его руках, закричала дико, разворачиваясь к братьям, — Вы злодеи! Вы всегда ему завидовали! Как вы посмели поднять руку на брата?
Вождь поднялся на ноги, — Уведи ее отсюда Лохем, — она не в себе.
Я вывернулась, бросилась перед ним на колени,
— Открой глаза, Вождь! — и закричала, показывая на тушу козы,
— С проси их, когда убита эта коза, и почему у нее стреножены ноги?
Отец стал чернее тучи. Потом рявкнул, — Лохем! Я сказал, — убери ее отсюда!
Воин подхватил меня рыдающую на руки, понес к моему шатру,
— Успокойся, милая! Он найдется!
Я прижалась к нему, обхватив за шею, рыдая, уткнувшись лбом в его могучее плечо,
— Он не найдется! Не найдется!
И вдруг закричала, выгибаясь у него на руках, от безумной, рвущей меня пополам боли.
Лохем изменился в лице, развернулся к шатру отца,
— Зовите повитуху, быстро!
И опустил меня на циновку у входа,
— Йошевет! Смотри на меня! Успокойся! Ты сильная! Все будет хорошо!
Я тяжело дышала, пытаясь успокоить истерику, чувствуя, как нарастает внутри меня очередной спазм. Внутри, в такой же истерике, билась малышка.
Меня перенесли в шатер повитухи. Бабушка суетилась вокруг меня, не переставая приговаривать и нашептывать. приготовила какой-то отвар, заставила меня его выпить. Посидела немного рядом, ощупывая и поглаживая мой живот,
— Т ы сильная девочка, Йошевет! И гораздо сильнее той боли, которую нужно перенести. Рожать тебе еще рано. Но чему суждено быть, — от того не отвертеться.
Повитуха поставила на огонь большой чан, крикнула помощниц, чтобы натаскали ей воды, потом начала готовить чистые тряпки, какие-то инструменты, вернулась вновь ко мне, услышав, как я вскрикнула от очередной схватки.
— Послушай, моя хорошая! — бабушка опустилась рядом, взяла меня за руку, — Роды начались слишком рано и идут слишком быстро. Постарайся успокоиться. Твоей малышке нужна помощь. А ты пугаешь ее.
— Хорошо, — я облизала пересохшие губы, — я постараюсь.
Бабушка улыбнулась, — Вот и ладненько! — и протянула мне кружку, — Попей, милая, мы постараемся все сделать быстро.
Быстро не получилось. Схватки продолжались всю ночь и почти весь следующий день, увеличиваясь по продолжительности и силе, сводя меня с ума, но больше ничего н происходило. Боль сводила меня с ума. Воды так и не отошли.
Повитуха начала поить меня обезболивающим настоем, пытаясь периодически развернуть ребенка,
— Она не сможет выйти, Йошевет, если мы ей не поможем.
Бабушка в очередной раз ощупывала мой живот, — Девочка лежит неправильно, ее время еще не пришло. Ты понимаешь, милая? Без тебя у меня ничего не получится, — она внимательно смотрела мне в глаза.
Давай ее еще слегка повернем, — повитуха в очередной раз заставила меня встать, замереть, опираясь ей на плечи,
— Дыши, милая! Расслабься и просто дыши, — и начала, слегка встряхивая мои бедра, как бы подкручивая их, разговаривать с малышкой. Голос ее, мерный и тихий, обволакивал меня, одуревшую от боли, вселяя уверенность, которую я давно уже не чувствовала.
Умница! — повитуха обрадовано улыбнулась, когда я, давно осипшая от собственных криков, уставшая от раздирающих меня схваток, вдруг завыла каким-то низким, утробным воем, чувствуя, что ребенок внутри меня вдруг развернулся головой вниз и рванулся наружу, разрывая меня изнутри. По ногам моим хлынула вода.
Дальнейшее я помнила плохо, подчиняясь лишь гипнотическому голосу повитухи, живя на этом волоске своими остатками сознания, пытаясь не уйти в забытье.
Раздался детский крик. И хотя он был слабым и больше напоминал мяуканье котенка, я поняла, что все закончилось.
— Ах какая чудная девочка пришла к нам на закате! — повитуха подняла над головой что-то мокрое, красное, сморщенное, измазанное чем-то бело-зеленым. От ребенка ко мне
