образом.
Поэтому я набросилась на него.
— Я не знаю, с кем, черт возьми, ты сейчас разговариваешь, — начала я, приближаясь к нему, довольная, когда он на самом деле отступил на шаг. — Но я не являюсь одним из ваших членов. Я не ниже тебя. У меня есть работа, и я должна ее делать, пока ты хватаешь меня за задницу, оскорбляешь и унижаешь перед здешними мужчинами. Я не собираюсь мириться с тем, что ты превращаешься в чертова придурка в придачу. Следи за своим поведением, когда говоришь со мной.
— Осторожнее, Мина, — предупредил он еще более холодным голосом.
— Осторожнее или… что, Ренни? Ты можешь быть настоящей задницей, когда у тебя такое настроение, но ты не дотронешься до меня. Ну и что? Ты будешь комментировать мое несчастливое детство? О, подожди, ты уже это сделал. У тебя на меня ничего нет. Так что держи свои угрозы при себе, делай свою чертову работу и оставь меня в покое.
— Ты права. У меня на тебя мало что есть. Забавно. Учитывая, что я знаю тебя уже несколько месяцев, пытаюсь узнать тебя получше в течение нескольких месяцев, и ты не даешь мне ни хрена. Ты даже почти не улыбаешься мне. Но пять минут на кухне с каким-то никчемным бойцом, и ты вываливаешь все дерьмо перед ним.
— Серьезно? — спросила я, слегка приоткрыв рот. — Ты не можешь сейчас говорить серьезно. Ты… ревнуешь?
— Ты перешла от того, чтобы намочить свои трусики для меня в моей комнате, к тому, чтобы раствориться во мне, когда мы сидели в главной комнате, и ты отключилась, чтобы выложить все свои секреты парню, которого ты не знаешь? Ну и что? Я хорош для траха, но не для какой-то личной информации?
— Значит, это и есть неуверенность, — заключила я. — Это интересно. — Если он хотел играть холодно, что ж, он был не в себе. Потому что женщины, да, мы могли бы отморозить тебе член, когда захотим.
— О, отъебись с этим, — сказал он, когда я повернулась, чтобы размешать суп.
— Отъебись с чем? Попробуешь свой собственный яд? Это горько, не так ли? И я держу пари, что никто другой не захочет засунуть его себе в глотку. Я буду счастлива заткнуть тебе этим рот.
— Ты ведешь себя…
— Как задница? — уточнила я, приподняв бровь. — Холодно? Отстраненно? Оскорбительно? Эй, Чайник, это снова Горшок… и ты все еще чертовски черный.
К моему удивлению, он замер на долгую секунду, наблюдая за мной. Это происходило постепенно. Я бы пропустила это, если бы не наблюдала за ним так пристально. Но кожа вокруг его глаз смягчилась. Его челюсти перестали так сильно сжиматься. Затем медленная, знакомая ухмылка тронула его губы.
— Ты еще больше ругаешься, когда злишься, — заметил он, явно наслаждаясь этим маленьким лакомым кусочком.
Действительно, было пугающе, как он переключался между двумя версиями самого себя. И поскольку я не привыкла к этому, мне было трудно избавиться от гнева, который я чувствовала, от обиды, которую я принимала из-за всего, что он говорил. Это было не совсем честно с моей стороны. Я знала, что у него были какие-то проблемы, и я знала, что в некотором смысле его настроение было не совсем таким, как казалось. Это были его монстры, его повреждения, его шрамы, которые были его лицом и говорили его ртом.
Но это знание не облегчало принятие жестокости, на которую он был способен.
Дело в том, что однажды днем, когда я сидела с Элом, чувствуя себя бесполезной, я наконец-то заглянула в его прошлое.
И поиски Ренни Ренолдса Уэста почти сразу же привели меня к Роланду Уэсту и Кэтрин Ренни-Уэст. И самое страшное в этом, зная, что он сбежал и столкнулся с некоторыми психологическими проблемами, было то, что Роланд Уэст и Кэтрин Ренни-Уэст оба были психиатрами.
Вы могли бы подумать, что два человека в области психического здоровья могут легко произвести на свет очень хорошо сложенного и стабильного ребенка. Но чаще всего в своей карьере я обнаруживала прямо противоположное. Особенно когда оба родителя работали в области психического здоровья.
Когда я прочитала все статьи и похвалы для властной пары, у меня появилось тошнотворное, скручивающее, ужасное чувство страха в животе. Я не могла найти никаких доказательств этого, но я знала, что они каким-то образом использовали своего невинного маленького мальчика в качестве подопытного кролика. Они мучили его, чтобы посмотреть, кричит ли он, смеется, бесится или обмочился.
И они создали монстра, который делал то же самое.
Круги, порочные, ужасные круги.
Казалось, мы все были обречены на них.
Даже такие люди, как я и Ренни, которые создали нашу жизнь, выясняя, почему люди такие, какие они есть, которые понимали человеческую слабость, которые знали, как взять эти предрасположенности и использовать их против людей или использовать их, чтобы попытаться помочь людям понять их тоже.
Мы все еще были пойманы в своих собственных кругах.
— Видишь, теперь ты кое-что знаешь обо мне, — сказала я, снова отворачиваясь к супу, зная, что не хочу с ним связываться, и помешивая его, чтобы отвлечься.
— Так что же ты о нем узнала? — спросил он, снова весь в легком обаянии, прислонившись к столу с другой стороны плиты.
Я вздохнула и повернула к нему голову. — Тебе позволено иметь свои мрачные настроения, Ренни. И мне позволено обижаться на то, что ты сказал, когда был в одном из них.
— Милая… — сказал он, и глаза его стали немного грустными, и я поняла, что мне не нравится этот взгляд, но это тоже ничего не изменило.
— Нет, — сказала я, качая головой. — Я понимаю, что ты, возможно, ничего не можешь с этим по делать, Ренни, но это не делает твое поведение нормальным. Я знаю, что ты можешь выключить его, как выключатель, но я так не работаю.
— Так ты хочешь сказать… — осторожно подсказал он. Волнуясь, он волновался.
Может, это и к лучшему.
— Я говорю, что тебе нужно уйти и оставить меня в покое, и я поговорю с тобой снова, когда захочу поговорить с тобой.
— Мина, я не хотел…
— Очень жаль, — оборвала я его. — Ты не можешь получить то, что хочешь, когда хочешь этого все время. И прямо сейчас ты не получишь моего прощения. В конце концов ты его получишь. Когда я буду готова. До тех пор было бы желательно держаться подальше.
Я сказала это.
Мне даже показалось, что я сказала это серьезно.
Но последнее, чего я действительно хотела это держаться подальше.
На самом
