наоборот. Черный мобиль скрылся с глаз, а я похрустела гравием к крыльцу. И все-таки оно действует. Мое очарование. На Холина. А я уж думала он и тут уникум. Не сказать, что данное знание имело какое-то стратегическое значение, но должна же быть хоть какая-то плюшка для моей пошатнувшейся самооценки.
Входная дверь хлопнула за мной крышкой гроба — в гостиной, чинно расположившись на диванчике с графинчиком бренди, полуночничали ба и па. И, что странно, выражение лиц у них было донельзя одинаковое. И оба эти лица, напрочь игнорируя мое присутствие, пялились в глянцевый журнальчик, явно возникший в нашем доме с бабулиной подачи.
— Этот? — спросила Лукреция.
— Вроде…
— Тодди, зачем нам эльф? Только генофонд портить.
— Ну, хотя бы не Холин.
— А… женихов выбираете? Тогда я спать.
— А есть еще варианты? — поинтересовалась бабка.
— Есть неплохие предложения, — отвечал отец. — Может перестанет по ночам шастать.
— Да ладно вам, вы что серьезно?
Кажется, я на своей шкуре поняла каково быть фамильным привидением: можно выть, греметь цепями до воцарения тьмы, выглядывать из зеркала и ронять вещи с полок, но все уже настолько к тебе привыкли, что и реагировать перестали. Я даже на пробу ругнулась пару раз тем, что от мастера-некроманта слышала. Предки продолжали залипать на глянец и общаться. Я пожала плечами и потащилась к себе.
В ванную шла с закрытыми глазами, но смотреть пришлось. Снимая куртку я оцарапалась о что-то изнутри. Сунутая в кармашек для жезла (покойся с миром) куриная лапа с наговором на женихов от Годицы быстро перешла из категории бесполезного в категорию нужного — некромантский перстень с темно-зеленым камнем украшал два из трех скрюченных когтистых пальца. Вот же… Следующий сюрприз ожидал в зеркале. Бледное чумазое лицо с красными глазами и всклокоченные волосы были бы меньшим сюрпризом, если бы это все там отражалось. А так, ванная и соответствующий антураж имелся, а меня в обрамлении оного — нет. Объяснение было только одно, на букву “Х”. Я слишком хотела спать, чтобы думать как и почему, и даже добывать кольцо из загребущей лапы не стала, быстренько совершила омовение и плюхнулась лицом в подушки.
Глава 11
Тело ломило, лопата оттягивала руки и казалась неподъемной, а размеченное колышками с цветными лоскутками поле — бескрайним. За мной тянулась вереница выкопанных ям, в каждой сидело по упырю. Упыри были обычные: желтовато-серая кожа, острые плечи, вытянутые руки, сутулая спина с клочками редкой шерсти вдоль позвоночника, острые лопушистые уши, круглые желтые глаза, приплюснутая носопырка и пасть с игольчатыми зубами. В одной сидел тип в глухом плаще и светил мне в глаз зеленым бликом с перстня. Прицельно, чтоб я не могла рассмотреть, кто прячется в соседней с ним яме, в которой было темно, но я точно знала, что там есть кто-то с чарующим голосом, а еще кошками пахнет. По нервам прошлось темной силой, над головой жахнуло, и я упала на гору взрыхленной земли, мягкой, как подушка.
— Ты копать собираешься? Или так и будешь валяться до полудня? — раздался надо мной язвительный голос Холина.
Я забарахталась, но выползшие из ям упыри держали за ноги, разевали пасти и шипели: “Копатьсссс! Копатьсссс!”
В ужасе распахнула глаза — солнце било в лицо из окна, а над изголовьем, уперев руки в бока, возвышалась Годица. Из моего положения хорошо было видно ее монументальную грудь и возмущенно подрагивающие ноздри.
— Вы вставать собираетесь или так и будете до полудня валяться? — укоризненно прогудела она.
Я приподнялась. Тело и правда слегка ломило, но ощущения были не такие яркие, как во сне, и, конечно же, никакие упыри меня за ноги не держали, я просто запуталась в одеяле.
— Шибче, барышня. А то на практику свою опоздаете, а еще занятия в Академии у вас. — И предвосхищая мой вопрос, добавила: — На семейную магсеть два письма вам пришло: уведомление из магистрата и расписание из Академии, а про практику вы сами вчера говорили. Еще одно письмо курьером, с печатями магическими, это я не открывала.
— А откуда у тебя доступ в сетку? Отец дал?
— Дал… Сама взяла. А то кто бы вам помнил про все! Сами-то туда не смотрите, а потом носитесь, как гулем за зад цапнутые, что вы, что папенька ваш. Что я, ведьмов не знаю? Марш мыться, стынет же!
Меня выдернули из постели, как морковку. Бррр… Кажется, теперь я ее люблю еще меньше, чем до этого. Грязной одежды, брошенной грудой в углу, не было, содержимое карманов покоилось на столике, кольцо Холина в том числе, но уже без лапы. Либо наговор разовый, либо Годица приткнула курью конечность еще куда-нибудь.
Потом я бодренько заглатывала поздний завтрак, а полуорка занималась моими волосами и жаловалась на судьбу, представленную прибывшей мадам Летицией. Со слов Годицы стало ясно, что бабуля явилась основательно и надолго, так как притащила вместе с собой из Штиверии горничную, секретаря, повара и ступу. И полдома. А иначе отчего в гостевой половине такой грохот, скрежет, мат и прочие признаки переезда?
— …А этот столичный бутербродер всю кухню мне своими майонезами завонял и лезет под руку с советами. Мол, что это вы, почтенная, овощ не под тем углом крошите, кубики в бульоне у вас недостаточной квадратуры, тесто для блинов надо на себя вымешивать, а плита и вовсе прошлый век и фу какое. Вот я вашему батюшке нонешним утречком так и заявила, что, если этот, прости Предок, баклажан, будет мне опять на кухне воду толочь и в опару нос совать, так в тот же день договор аннулирую.
Я хрюкала в чашку с чаем, пуская набитые смехом пузыри, но веселье весельем, а лишиться такой поддержки в ведении хозяйства, как полуорка, для нас с папой было бы совсем не с руки. Бабуля погостит и уедет, а где мы еще такое сокровище найдем? Поэтому я сцапала Годицу за ее большие зеленоватые руки и умильно заглядывая в глаза просила не бросать перед лицом вражьей рати. Кухарка, она же экономка, закатывала глаза, как прописная кокетка, и обещала чуточку потерпеть.
— Только за ради вас, барышня, а иначей, кто еще-то? Эта ваша гранд-маман, в дитях ничего не смыслит. Вон батюшка ваш какой нервный воспитался. А ну как за вас теперь возьмется? Иначе с чего она с мебелями своими сюда?
