парень визгливо заверещал:
– Рен! Как ты посмел убить этих несчастных, ни в чем не виноватых зайчика и рябчика! Совершил страшный грех! За непростительное злодеяние гореть тебе в аду! – и добавил, перейдя на свой обычный голос. – Разве не так все будет?
– До такой глупости я бы точно не дошла, – меня рассмешила скорченная им рожица.
– Нам не помешает горячая еда и нормальная постель, – Рен о чем-то призадумался. – Лошадям тяжело проводить целый день в пути, от рассвета до заката. Им тоже нужна сытная пища: овес, ячмень, а не только лесная трава, и не мешает отдохнуть в сухом теплом стойле.
Темный рыцарь снял магическую заглушку, заметив, что к нам идет подавальщица с подносом.
– Ваш ужин, – буркнула неопрятная женщина в грязном фартуке, ставя перед нами тарелки супа.
Когда она ушла, Рен снова развернул заглушающие чары, а я принялась изучать поданную снедь. Нарезанная круглыми ломтиками картошка и свиные ребрышки. Будь все это раздельно и без наваристого бульона, я бы смогла перекусить. А так… Сплошной грех, а не угощение.
– Рен, я не могу это есть, – брезгливо сморщив носик, я подвинула к нему наполненную до краев тарелку и ненароком чуть не плеснула на засаленную желтоватую скатерть. – По священному завету я соблюдаю пост. Мясо не употребляю в пищу.
– Вылови картошку, – парень ткнул указательным пальцем в тарелку, но не обмакнул его кончик в супе.
– На ней останется жирный мясной бульон, – указала ему на очевидное, вынудив посмотреть на белые кружочки, плавающие поверх супа. – Его я тоже не могу есть как частичку забитой свиньи.
– Слушай, Ирис! – прорычал Рен, пронзая меня свирепым взглядом, и стукнул кулаком по столу, так что тарелки чуть подпрыгнули, и капли супа брызнули через край. – Ты меня уже достала своими закидонами! Это я не могу, то не делаю. Тут грех, а там орех! Все! Мое терпение лопнуло! Я больше не стану терпеть эту дурь!
– Но я… – не могла подобрать нужных слов, чтобы донести до него важность соблюдения заветов.
– Десять раз повторять не стану! Или ты прямо сейчас прекратишь строить из себя оскорбленную невинность, или я перестану тебе помогать! Не хочу пойти вместе с тобой на плаху или на костер инквизиции.
– Рен, пойми, я не могу нарушить заветы богов, – я снова попыталась достучаться до его разума.
– Нет, Ирис. Я как раз все понимаю, а ты… – парень смотрел на меня с яростью цепного пса. – Думаешь, если продолжишь странно вести себя на людях: сидеть с кислой миной, отказываться от мясных блюд, молиться перед едой и прочее, никто не узнает в тебе беглую святошу? Нет, моя маленькая глупышка, заветы и правила у нас теперь одни на двоих. Те, что помогут нам уцелеть. Не забывай, мы должны выжить и добраться до столицы.
– Да, но…
– Больше никаких “но”, “если”, “зачем” и “почему”. С меня хватит идиотских выкрутасов. Мое терпение лопнуло! Ставлю жирную, как этот бульон, точку, – Рен вернул мне тарелку супа. – Тебе, может, жизнь не так дорога, как мне. Ты утешаешь себя мыслью, что попадешь в рай. А меня туда вряд ли пропустят. Да и с земным бытием я прощаться не тороплюсь. Уж точно не собираюсь подыхать из-за твоих глупостей.
– Я тоже хочу жить, – честно сказала ему.
– Не хочешь бегать по лесам одна, а потом угодить в лапы инквизиции – будешь во всем слушаться меня. В тавернах уплетать мясо за обе щеки, чертыхаться, грязно ругаться, и, если надо будет, то целоваться и обниматься со мной. Только так мы сможем спастись. Помни, если ты хорошо сыграешь свою новую роль, на нас не падет никаких подозрений. Все ясно? Не слышу ответ.
– Да, я буду привыкать вести себя по новым правилам, – кисло улыбнулась, понимая, что нет смысла продолжать спорить.
– Вот и умничка. Начни прямо здесь и сейчас, – Рен хлопнул в ладоши. – Улыбайся, смейся. Хватит сидеть с постной миной. От твоего вида комары на подлете издохнут.
– Я не могу хохотать без причины. Расскажи мне что-то забавное, – попросила его, осмелившись попробовать мясной бульон.
Понадеялась, что боги меня простят, ведь я это делаю не из праздного желания, а чтобы сохранить жизнь и спасти мир. К тому же уныние – тяжкий грех. А еще я должна ценить помощь Рена. Парень рискует жизнью, помогая мне, и мне тоже придется пойти ему навстречу, в чем-то уступить.
От горячительных напитков мы отказались, выбрав чай. Рен мне рассказывал народные байки, выбирая те, которые не покажутся пошлыми, а я впервые за прожитые в страхе и тревоге дни смеялась задорно, искренне, от всей души. Словно вернулась в беззаботное детство, где мир вокруг казался добрым и прекрасным.
Хозяин таверны проводил нас в номер на втором этаже и передал Рену ключ. Мне стало неуютно при мысли о постели, на которой придется как-то разместиться вместе с парнем. Повезет, если здесь в номере широкая кровать, и мы сможем улечься на ней, даже случайно не касаясь друг друга. А вдруг она узкая, из ряда таких, на которых можно лишь притесняться впритык?
Спальня была чистой, недавно убранной. Вопреки тревожным сомнениям, кровать меня порадовала прямо-таки королевской шириной. Она оказалась достаточно большой для того, чтобы двое могли свободно разместиться на ней, занять каждый свою половину и не соприкасаться друг с другом. Посреди ванной комнаты, если можно было так ее назвать, стояло страшное темно-серое корыто, похожее на зияющую дыру в скрипучем дощатом полу. Постоялец должен был встать туда голыми ногами, а затем облить себя чуть теплой водой из ушата.
Я первой помылась, надела ставший любимым и родным зачарованный алый наряд и заняла выбранную половину кровати, ближе к стене. Лечь у окна не позволил мой защитник. Мало ли какой злоумышленник, вооруженный луком с зачарованными стрелами, заберется на ближайшее к таверне дерево. Ставень на окнах не было, а занавески едва доходили до середины. Магию Рена я считала достаточно сильной для защиты нас обоих, но рисковать парень не советовал, хотя сам же говорил, что первые выстрелы или магическую атаку должен отразить витающий в комнате черный туман.
Мы так устали и перенервничали за день, что ни о чем не говорили перед сном, обошлись без ставших за малое время привычными споров и уговоров друг друга. Рен укрепил черный туман дополнительными охранными чарами, основанными на магии огня, которой он тоже владел. Я потушила свечу в канделябре на тумбочке и, не успев дочитать вечернюю молитву, заснула где-то на ее половине.
