— Я знаю. — Она недолго молчала, словно раздумывала, можно ли быть со мной откровенной в ответ на мою откровенность. — Я тоже была у него. Уже после тебя. Жорж рассказал, как ты двинул его чайником по балде. Потом мы сгребли всю косметику в скатерть и спрятали ее под кровать… Я не понимаю, с какой стати Паша решил нагрянуть к Жоржу без приглашения. В общем, нас поджарят, точно поджарят.
Она приоткрыла дверь, выглянула в коридор и, убедившись, что там никого нет, снова закрыла ее.
— Пусть эта штука пока будет у тебя, — сказала она, раскрывая сумочку и вынимая из нее маленький, с коротким стволом «сентинел». — Я, наверное, стреляю не так хорошо, как ты.
Я с любопытством взглянул на Вику.
А у вас опасная семейка, — сказал я, двумя пальцами снимая с ее ладони револьвер и откидывая в сторону барабан. Все пять патронов были на месте.
Такова жизнь, такова жизнь, — на вздохе пропела Вика. — Спрячь и не показывай мужу.
Ударом тыльной стороны ладони я вернул барабан на прежнее место и по привычке затолкал револьвер за пояс джинсов. Вика зачем-то принялась мне помогать, делая рукой какие-то манипуляции в районе молнии, но помешал Тарасов.
— Вот что, Вацура, — сказал он с порога, с силой захлопывая за собой дверь. — Думай обо мне, что хочешь, но выбора у тебя нет. Либо мы вместе, либо врозь, но в последнем случае шансов выбраться отсюда живым у тебя практически не остается.
Я молчал, предоставляя Тарасову возможность довести мысль до конца.
Твой новый хозяин лежит с дыркой в черепе. Версию о самоубийстве я отклонил сразу. Подозрение падает на всех нас, но на тебя — в особой степени. Но ты напрасно потратишь время, если начнешь усиленно отыскивать себе алиби. Братва, которая сейчас сюда приедет, протокольных допросов вести не будет. Нас попросту разденут догола, выставят на мороз и будут поливать холодной водой до тех пор, пока кто-либо из нас не сознается. А потому я предлагаю давать деру. И чем быстрее, тем лучше.
Да, — поддержала мужа Вика. — Все правильно. Хотя, конечно, это безумие.
— «Макаров», который я дал тебе, он в самом деле у слуги?
Я кивнул.
Это хуже, — пробормотал Тарасов и подошел к окну. — Машину они не тронули. Но это слабое утешение. Снайпера не подпустят нас к «мерседесу» и на три метра. А во-вторых, не выпустят через главные ворота — охранка там вооружена «Калашниковыми».
А если через запасные? — спросила Вика.
Я смотрел на Вику и Тарасова уже другими глазами. Они стали мне близки, как родственники. Опасность сблизила нас так, как не смогло сблизить золото.
— Стоп! — сказал я. — Забудь про свой «мерседес». Они только и ждут, когда мы начнем переползать к нему. Ты мне скажи — где здесь гаражи?
Тарасов стукнул каблуком по полу.
Под нами. А зачем тебе гаражи?
Там стоит мой «опель». Если бы мы могли оказаться в гараже, не выходя из дома…
Тарасов вскинул вверх указательный палец, оценив идею.
— Отлично! — тихо сказал он. — Есть ход! Надо только изолировать вьетнамца, чтобы не шел у нас по пятам. Справишься сам?
Я кивнул, взял со стола тарелку Жоржа с недоеденной и давно остывшей овсянкой, подошел к двери и распахнул дверь. Вьетнамец, как и следовало ожидать, тотчас оказался рядом со мной.
— Будь добр, — сказал я ему, — отнеси это в посудомоечную. Невыносимо пахнет.
Слуга не сразу решился протянуть руку, и, как только он это сделал, я впечатал тарелку в его маленькое смуглое лицо.
Как сказала бы Анна, будь она рядом, я допрыгался. Не ожидая со стороны слуги ничего плохого, я уже намеревался скрутить ему руки, как вьетнамец, откинув тарелку в сторону, с ужасным лицом, выпачканным в каше, неистово закричал и, пружинно подскочив вверх, развернулся в воздухе на сто восемьдесят и отвесил мне мощнейшую пощечину ногой.
Я не удержался и, хватаясь руками за воздух, повалился спиной назад. Приземлившись на ноги, вьетнамец сразу же принял стойку и догнал меня кулаком. Маленький и твердый, как комок ссохшейся глины, кулак врезался мне в нос, и, ослепленный брызгами собственных искр, я повалился на пол, получая едва ли не удовольствие первооткрывателя, столкнувшегося с каким-то удивительным явлением природы.
Уже пребывая в нокдауне, я с опозданием стал прикрывать руками лицо, понимая, что очередной удар может отключить меня надолго, но напряженное, искаженное оскалом и кашей лицо вьетнамца вдруг расслабилось, словно голова слуги была накачана воздухом и кто-то ввдернул пробку; он громко икнул, запрокинул лицо и стал быстро оседать на пол. Когда он, словно марионеточный арлекин, сложился на полу, я увидел за его спиной Вику. В руке она сжимала лопатку для раздачи заливного, которой, по всей видимости, огрела слугу по темечку.
— Скорее! — поторопила она меня, и я, стыдясь своего позорного поражения, поднялся на ноги и стал шарить в карманах в поисках носового платка, но Вика подтолкнула меня в спину.
— Потом, потом! Ключи от машины у тебя?
Ключи я отдал вьетнамцу, чтобы он отогнал «опель» в гараж, но Вика не придала значения моему недвусмысленному жесту. Она стала излишне инициативной и достаточно бестолковой, как всякая женщина, которая почувствовала временное отсутствие власти.
Хлопая себя по карманам, я бежал вслед за Викой по путаному коридору. Скорее всего, она ориентировалась здесь лучше Тарасова, который, возглавляя побег, открывал на своем пути все двери подряд.
Не здесь! — крикнула она мужу. — В торце!
Ты молодец, — бормотал я, вытирая рукавом кровь, которая все еще хлестала из носа. — Очень вовремя…
Вика вовсе не нуждалась в моих комплиментах. Она знала, что молодец, конечно, не я, и эта истина была для нее настолько бесспорна, что о ней не стоило даже думать.
Тарасов перестал хвататься за дверные ручки и, втянув голову в плечи, побежал в конец коридора. Он выглядел очень неловким; казалось, что его конечности переломаны во многих местах и сгибаются независимо от его воли. Как птица на болоте, Тарасов высоко поднимал колени и отчаянно размахивал руками, словно хотел оттолкнуться от воздуха. Вика семенила следом за ним, и хотя грациозностью движений тоже не блистала, все же выглядела намного изящнее. Я подумал, что эта пара могла бы с успехом выступать на эстраде с клоунадой.
Металлическая торцевая дверь, уродующая богатую отделку коридора, была закрыта на обыкновенный висячий замок. Пока Тарасов пытался оторвать его и перегрызть ушко, а потом отошел для разбега, чтобы вышибить дверь плечом, я вытащил из-за пояса «сен-тинел» и одним выстрелом сшиб замок с петель. Холодная темная лестница прямыми углами уходила куда-то вниз, как за холстом в каморке папы Карло. Видя, что Тарасов замешкался на пороге, Вика издала какой-то недовольный звук, оттолкнула мужа и первой нырнула в темноту.
